Невская русалка - [3]

Да я не помню, сколько лет.

С тех пор, как выпила я яду.

Я помню, как деревней всей

Меня уж было откачали,

Но края не было печали,

Я с головою меж ветвей

Нырнула, люди закричали…

Куда там… Уж и сорок дней

Прошло, и сорок сороков —

Моя душа не улетала,

Но вот русалкою я стала,

Прохладный пруд — теперь мой кров.

Из камыша постель соткала

На дне, где каменный альков

Из валунов давно сложился.

Пришли два чёртика, рогаты,

Чертовки, с ними бесенята,

И старый водяной явился.

Все развесёлые ребята.

Мой друг, что на другой женился,

Меня коварно обольстив

И опозорив пред народом,

Однажды утро пред восходом,

Встречал в трактире. Прокутив

Всё с оголтелым, пьяным сбродом,

Вон вышел, но с собою прихватив

Двух размалёванных блудниц,

Что были из моих подружек,

Из двух русалок-лоскотушек2.

Сквозь поволоку их ресниц,

Чуть жив от смеси бормотушек,

Не видел лиц и небылиц

Дурацких их не понимал,

«Полынь, — они его спросили, —

Или петрушка?» Тут Василий

Глазами хлопал да икал,

В глазах-то чёртики кружили,

И приговор он подписал

Себе, когда сказал: «Петрушка».

Они же ну его ласкать,

А после стали щекотать,

Да до смерти: «Ты наша душка».

Ну а с собою забирать

Не захотели, ведь полушка,

Да без рубля, его душа.

К чертям её препроводили.

Те и того не заплатили.

Воспоминанья вороша,

Всплакнётся иногда меж лилий,

Да тьфу! Не стоят и гроша

Все эти страсти, я-то знаю,

Ведь из-за ерунды, ей-ей,

Я вечность в обществе чертей

В пруду покорно коротаю

Да маюсь от тоски своей…

Смотрю я, пудель твой зевает,

Попасть домой скорей мечтает.

Что ж, разговоры с полурыбой

Навряд его увлечь могли бы.

К тому ж он пьянство осуждает.

Не хочет шляться с забулдыгой.

Когда ж ночлег, уж он не знает.

Свернулся бедненький у пня».

«Вы что, с собакой сговорились?

Хоть ты не упрекай меня, —

Ответил я, — уж сделай милость.

Не пили мы, а просто обсудили

Последнее. Я про себя

Немного другу рассказал».

Она: «О том, как ты влюбился?»

Последний хмель мой испарился.

«Как за газетами скакал?

И как потом ты очутился,

В её усадьбе, где снискал

Расположение родных,

Где, словно юноша робея,

Готовил речь свою, не смея

Благословления у них

Спросить на брак с «чудесной феей»,

Но наконец в словах простых

Негаданно нашёл решенье…»

«Да как же ты?..» Я обомлел.

Я, верно, сделался как мел.

Застыв в немом оцепененье,

Я совершенно протрезвел.

А ей смешно: «Оставь волненья.

Мы слышим лучше вас, поэт,

И я подслушала невольно.

Мне шёпота вполне довольно.

Да, мы другие, мы «тот свет»,

Мы проникаем к вам подпольно,

Вы, к сожалению, к нам — нет».

«И часто вы у нас гостите?»

«Что до меня, то вовсе нет.

Мне ваша суета сует

Без интереса. Вы влачите

Своё житьё, мой мир согрет

Не космоса лучом, поймите.

Утробное тепло Земли

Нас греет, любит и хранит.

Так кто же Землю защитит,

Когда напасти к нам пришли?

Ведь ты поможешь мне, пиит.

Глухим остаться можно ли

Перед бедой? Беда идёт

Одна на всех, пред ней немеет

Весь наш народ и каменеет

В предчувствии, но что грядёт,

Увы, понять он не умеет

И помощи твоей лишь ждёт.

Ты разберёшься, что к чему,

Когда большой Луны восход

Случится. Завтра. Небосвод

Предстанет взору твоему,

А что уж там произойдёт,

Поэт, тебе лишь одному

Увидится. Или приснится.

Ах, я ждала тебя давно.

Пообещай ты мне одно:

Как будет солнышко садиться,

Открыть Луне своё окно.

Авось наш мир ещё продлится.

Возьми бумагу и перо.

Пиши немедля всё подряд,

Всё то, что твой увидит взгляд,

Услышит ухо, ощутит нутро.

Но коль напрасно всё галдят

Мне голоса, смеясь хитро,

Не упрекни меня наутро.

Ошибке рада буду я…

Но нет! В опасности Земля!

Я вижу, вижу, только смутно,

А чётко разглядеть нельзя.

В тебя ж я верю почему-то».

И вдруг собака зарычала,

И вроде тень мелькнула чья-то.

«Вон, — говорю, — трава примята».

На что русалка отвечала:

«Опять соседей бесенята.

Эй вы! Ваш омут у причала

Уж мал для игр и проказ?!

И нужно по чужим прудам,

Устраивая тарарам,

Козлами прыгать?! Ну я вас!

Ох, я сейчас вам наподдам!»

В траве блеснул зелёный глаз.

Трава от смеха затряслась.

Под громкий хохота раскат

Нам показали голый зад.

Поскольку шутка удалась,

Свистя и хрюкая не в лад,

Чертят ватага унеслась.

«Невинные на первый взгляд,

Но я слыхала не однажды,

Что черти подлы и продажны,

Под видом игр проследят,

Подслушают… Да мне не важно.

Тому лет триста пятьдесят

Я умирала, мне не страшно.

Отсюда гонят, эти ждут,

Сегодня дом мой — чёрный пруд.

А ты, Никита, как… отважный?»

«Смельчак! А как тебя зовут?»

«Русалка я одна же тут,

Так Руською за веком век

Ближайшие меня и кличут,

Хоть имена не наш обычай,

Их больше любит человек,

А нам же для своих обличий

Они нужны как талый снег».

«Я буду звать тебя Руслана.

Позволь, а то мне не с руки».

«Зови, коль хочешь, по-людски

Иль именем другого клана.

Мы на Земле все земляки…

До послезавтра… Утром рано

Я буду ждать тебя с рассказом,

Теперь ступай к себе домой,

Поспи, чтоб завтра под Луной

Готовым быть к её проказам.

Пиши. А мне бы на покой».

И, подмигнув зелёным глазом,

Футболку сбросила на ветки.

«Пока, поэт!» И в воду прыг.

Я лишь вослед бессвязно: «Дык…»

А по воде круги лишь редки.

Мой пёс издал прощальный рык,

И мы пошли по доскам ветхим,

Как вдруг: «Что „дык“?» — из-за спины.

Я обернулся, скован весь,

Спросил: «Что ж, вы и вправду есть?»

Её глаза были полны

Недоуменья, в них прочесть