Невозможные жизни Греты Уэллс - [9]

Я снова рассмеялась. Моя «дезориентация», оказывается, касалась и Рут: на ней была невозможная черная накидка с бусинами на груди и тугой тюрбан с большим дрожащим пером, тоже черным. Я вздохнула, вспомнив, что сегодня Хеллоуин. Конечно, Рут надела маскарадный костюм. И я тоже: просто после процедуры из моей памяти выпала бо`льшая часть дня. Что до комнаты, парового свистка и лошадей – все это скоро встанет на место.

– Нужно купить еще выпивки до начала вечеринки, а времени осталось мало, – сказала она. – Собирайся, пойдем.

Я ничего не ответила. Тихий голос в голове предупреждал: Осторожно, это не ты, но я отмахнулась от него. Я улыбнулась, глядя на мелкие белые кудряшки, торчавшие из-под эксцентричного тюрбана Рут.

– Нам нужно вернуться до его прихода, он потерял свой ключ, – сообщила она и осмотрела меня с головы до ног. – Ты еще не одета. Давай-ка напялим на тебя твой костюм. – Рут побрела по спальне, непрерывно болтая и спотыкаясь о мои вещи, разбросанные по полу. Наконец она добралась до позолоченного зеркального шкафа таких размеров, что в нем можно было прятать тайных любовников, и распахнула его с криком восторга: – Ага!

Она вручила мне белую блузку и широкую юбку в сборку. Я медленно надела их на себя и уселась не шевелясь, пока Рут быстро причесывала меня. На комоде лежало нераспечатанное письмо. Что-то заставило меня взять его и положить в карман. Осторожно.

– Ну вот и все. Моя маленькая Гретель!

Я стояла у зеркала, глядя на сказочную девушку: широкая юбка в сборку, две длинные косы, украшенные зелеными лентами. Это не ты.

– Взгляни на меня, дорогая, – сказала Рут, возясь с каким-то устройством у себя на поясе, благодаря которому ее костюм светился: юбка была усеяна леденцами-посохами, освещенными ярким электрическим светом. – Я твоя ведьма! Теперь давай откормим тебя! Готова?

Я знала, что шаг за пределы комнаты заведет меня еще дальше. Поэтому я, как Алиса перед зеркалом, еще раз взглянула на свое отражение и сказала:

– Готова.

Сколько я себя помню, между башней Джефферсон-Маркет и окончанием Патчин-плейс, где мы с Феликсом часто катались на железных воротах, был лишь пустой огороженный сад. Теперь на этом месте вдруг возникло огромное кирпичное здание, освещенное заходящим солнцем. В одном из зарешеченных окон я увидела что-то вроде скрученной простыни. Вскоре стало ясно, что это рука женщины, белая, как лебединое перо: пока я на нее смотрела, она ни разу не шевельнулась. Я стояла как завороженная, улыбаясь при мысли об удивительном сне, в который меня занесло.

– В чем дело, дорогая?

Я засмеялась и показала пальцем в ту сторону:

– Посмотри! Что это?

Рут сжала мою руку:

– Тюрьма. А теперь пошли.

– Тюрьма? Ты тоже ее видишь? – спросила я, но она меня не расслышала в шуме праздничной толпы на Десятой улице. Что-то начало складываться у меня в голове. Изменился мой город, изменилась моя комната. Эти длинные волосы, эта длинная ночная рубашка… – Рут, я думала, ты не будешь устраивать вечеринку.

– О чем ты говоришь? – удивилась она, таща меня по улице. – Я всегда ее устраиваю.

– Но ты сказала…

– Он прикончил бы меня, если бы я не стала этого делать! Осторожней, дорогая, ты плохо держишься на ногах.

– Это не я, – сказала я с улыбкой, и Рут, кажется, удовольствовалась таким ответом.

Мы вышли из ворот Патчин-плейс. Я очень осторожно вытащила из кармана конверт и увидела надпись: «Грета Михельсон. Патчин-плейс». Я никогда не носила фамилию Михельсон. А штемпель заставил меня застыть посреди движущейся толпы.

Я рассмеялась. Случившееся ошеломило меня. Ты этого пожелала. Штемпель объяснял все:

Говорят, существует множество миров и все они плотно, словно клетки сердца, упакованы вокруг нашего собственного мира. В каждом – своя логика, своя физика, свои луна и звезды. Мы не можем туда перенестись, и в большинстве из этих миров мы бы не выжили. Но некоторые из них, насколько я понимаю, почти совпадают с нашим – как те сказочные миры, рассказами о которых тетки распаляли наше воображение. Загадывая желание, вы создаете другой мир, где ваше желание сбывается, но можете никогда не увидеть этого мира. В этих мирах есть дорогие вам места и люди. Возможно, в одном из них все правильное неправильно и жизнь устроена так, как вам хочется. А если вы нашли дверь? Если у вас есть ключ? Ведь все знают, что с каждым из нас однажды случается невозможное.

Иной мир.

Зачарованная, я наблюдала за своей жизнью образца 1918 года. Улочка Патчин-плейс была такой же, как и в 1985 году, за исключением тюрьмы рядом с башней. Здание Северного диспансера в конце Уэйверли-плейс выглядело как обычно (кусочек кирпичного торта). Правда, на Седьмой авеню повсюду громоздились кучи щебня от какой-то лихорадочной стройки: женщины в высоких застегнутых ботинках, одетые как цыганские или пиратские королевы, деликатно обходили их. У многих нижнюю часть лица скрывала марлевая повязка. Под ногами валялись древние булыжники. В небе висел серебристый рыболовный крючок луны. В промежутке между ними клубилась шумная толпа незнакомцев, перекликавшихся друг с другом из окон, экипажей, дверных проемов и с балконов. Изменилась всего лишь одна мелочь – действительно, мелочь.