Невиртуальная реальность - [4]
– Согласен, только не бомбят, а стреляют ракетами. Но разницы нет. Или ты и здесь найдешь отличие? – Макс улыбнулся. – Я имею в виду, для нас.
– Ну, что ты! Разница, можно сказать, принципиальная! – возмутился Ури.
– Ну-ну. Рассказывай, время еще есть. – Максим был заинтригован.
– Понимаешь, если нас бомбят, человек, сидящий в самолете, испытывает какие-то чувства, нажимая на гашетку. Он видит внизу городской квартал и понимает, что под его крылом сейчас люди, которые любят, ревнуют, стирают белье... И с падением его бомбы весь мир этих людей изменится. В него войдет боль, смерть, или, может быть, радость, как у нашего водилы.
«Да», – Подумал Макс. Такси забралось на горку, и он взглянул на серые дома недалекой Хайфы. Он вспомнил Бродского: «...Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик»… Он задумался о нашей авиации, бомбящей сейчас ливанские города. Память тут же выдала другую фразу того же автора: «... Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый». Максим пожалел, что это невозможно перевести на иврит, Ури наверняка бы понравилось.
– Но людям-то какая разница?
– Не скажи. Когда в тебя пускают ракету, расчет разбегается, опасаясь ответного удара. Они запустили. И все, больше об этом не думают. Другое дело, человеческое отношение летчика, конечно, лучше, если бы он был знакомым. А ракеты... Это как разговор с автоответчиком. Живой человек дал бы ту же информацию, но...
Максим скривился. Доводы парня были явно высосаны из пальца.
– Скажи, Ури, а что, громкий хеви-метал разрушает мозг? – Максим вдруг подумал о своем, который разрушается без всякого хеви-метал.
– А... Да что с тобой говорить? – разочаровано протянул парень. – Цивильный и есть цивильный. Думаешь прямолинейно, и возможности существования другого восприятия действительности не признаешь... Только выглядишь как мыслящий человек. Да, «Айрон Мэйдн» знаешь. Нет в тебе романтики, не видишь ничего за гранью физических предметов...
Уриэль еще кудахтал, но Макс уже его не слушал. Они ехали по Адару. Людей поменьше, чем обычно, но все-таки немало. Магазины открыты, кто-то что-то покупает. Не так страшен, значит, черт...
Такси остановилось, Макс махнул Ури, и они разошлись, каждый при своих десяти шекелях.
Загудело. Прохожие заспешили укрыться в магазинах и подъездах. Вдруг невдалеке грохнуло, да так, что задрожали окна. В истерике закричала женщина. Люди побежали. «Куда они бегут? – недоумевал он. – Наверняка ведь следующая ракета упадет именно туда, куда кто-то так торопится». Максим был спокоен, разве что немного возбужден, но нога... Левая нога слушалась плохо, много хуже, чем обычно. «Странно, – сильно хромая, он продвигался к муниципальной службе семейной связи. – Доктор Шварц ведь говорил, что проблемы возможны в случае усталости или перегрева организма. Оказывается, еще и нервное возбуждение. Ладно, буду знать».
Дверь здания была заперта. «Что такое? Рабочий день в разгаре!» – он постучал.
3
Пожилой охранник в голубой рубашке со скрещенными ключами на эмблеме приоткрыл дверь.
– Что?! Что пришел? Тут война, видишь ли...
Впускать Максима он не торопился.
– Ну и что? Выходной у вас по этому случаю?
Охранник не нашел, что возразить, и открыл дверь, для важности передвинув пистолет на бедро.
– У тебя назначено? К кому пришел? Что за дело?
Макс не отвечая отодвинул желающего побеседовать стража и вошел.
Столпившиеся вокруг лежащего на столе радио женщины удивленно посмотрели на него. Широко расставив руки, с улыбкой на круглом лице – на вошедшего двинулась Батья Коэн, его социальный работник.
«Только обниматься не будем!» – испуганно подумал он.
Все называли ее одесским именем – Бася.
Красивая, немолодая женщина была полна, всем существом излучала доброту и очень напоминала героиню Бабеля.
– Максим! Ты зря пришел! Наташа звонила из Ришона, они не могут приехать, поезда не ходят.
Он тяжело упал на стул. «Ой-ей-ей, триста метров прошел, а так устал».
– Понимаю. Нечего детям делать сейчас на севере. Но ведь шанс у меня был! Так хочу ее увидеть!
Максим снял очки и положил голову на руки. Бася присела и обняла его.
– Ничего, Максим, уже скоро. Три года ждал, потерпи еще немножко. Обещаю тебе, встретишься, поиграешь с ней, в кино еще сводишь, мороженое купишь...
Максим откинулся на спинку стула и с грустью посмотрел на нее. Без очков были видны мешки под его глазами, морщины, и становилось понятно, что он уже совсем не молод, и ведет он себя совсем не так, как положено зрелому, сорокалетнему мужчине.
– Эх, Бася, Бася... Хороший ты человек, но сил моих совсем не осталось...
– Макс, Максимка, ну не надо, не раскисай, я выделю вам самое удобное время, лично буду присутствовать на встречах. Будет, будет контакт, она признает в тебе папу! На каком языке она говорит? Русский? Иврит? На обоих?
– Не знаю...
– А в садик она ходит?
– Не знаю...
4
Людей на улице стало меньше. До русского центра было метров триста дворами, и, сильно хромая, Максим наблюдал, как два араба деловито сбивают замок с бомбоубежища. Их притихшие, испуганные дети столпились рядом. Три неопределенного возраста женщины причитали на непонятном языке.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.