Невинный, или Особые отношения - [87]

Он всегда говорил о тебе с искренней симпатией. Повторял, что когда-нибудь мы поедем в Англию и разыщем тебя. Не уверена, что у меня хватило бы на это духу. Боб умер от сердечного приступа в позапрошлом году, на рыбалке. Девочки очень тяжело перенесли его смерть, мы все страшно горевали, а младшая, Рози, до сих пор не оправилась от этого удара. Он был чудесным отцом. Отцовство шло ему, оно смягчало его. Но энергия всегда била в нем через край. Хлебом не корми – дай поиграть с девчонками. Когда они еще не подросли, наблюдать за ним было одно удовольствие. Весь город так любил Боба, что его похороны превратились в большое событие, и я очень гордилась им.

Я говорю тебе это потому, что ты должен знать: я не жалею, что вышла за Боба Гласса. Конечно, были у нас и тяжелые времена. Лет десять назад мы оба сильно пили, было и другое. Но мне кажется, что в общем мы справились. Я теряю нить. Мне нужно столько рассказать тебе. Иногда я думаю о Блейке – том самом, что жил внизу и приходил на нашу помолвку. Джордж Блейк. Я была поражена, когда его отдали под суд то ли в шестидесятом, то ли в шестьдесят первом. Потом он сбежал из тюрьмы, а потом Боб узнал, что одним из секретов, которые он выдал, был ваш туннель. Он участвовал в проекте с самого начала, еще на стадии разработки. Русские знали все еще до того, как наши первый раз копнули лопатой. Столько сил потрачено впустую! После этого известия Боб не переставал радоваться, что вышел оттуда целым и невредимым. Он сказал, что они, наверное, передавали самые важные сообщения по другим каналам, а туннель не трогали, чтобы не засветить Блейка и вынудить ЦРУ истратить побольше времени и людских ресурсов. Но почему они захватили его именно тогда, в самый трудный для нас момент?

Я начала это письмо, когда собирались сумерки, а теперь уже давным-давно стемнело. Я несколько раз останавливалась, чтобы подумать о Бобе, и о Рози, которая до сих пор не может научиться жить без него, и о нас с тобой, и обо всем потерянном времени и непонимании. Странно писать такое незнакомцу за тысячи миль отсюда. Я гадаю, что стало с твоей жизнью. Думая о тебе, я думаю не только об ужасной истории с Отто. Я думаю о моем добром и милом англичанине, который совсем мало знал о женщинах, но так замечательно подтянулся по этой части! Нам было так легко, так хорошо вместе. Иногда мне кажется, что я вспоминаю детство. И хочется спросить тебя: а помнишь то, помнишь это? Как мы ездили по выходным на озера, как покупали мне обручальное кольцо у того здоровенного уличного торговца (я храню его до сих пор) и как танцевали в «Рези». Как стали чемпионами по джайву и выиграли приз, каретные часы, которые сейчас лежат у меня на чердаке. Как я впервые увидела тебя с розой за ухом и отправила тебе записку по пневматической почте. Как ты сказал замечательную речь на нашей помолвке, а Дженни – помнишь мою подругу Дженни? – подцепила там диктора с радио, чье имя я уже забыла. А разве Боб не подготовил для того вечера специальное выступление? Я очень любила тебя, ближе у меня никого не было. Не думаю, что это признание оскорбляет память о Бобе. Судя по моему опыту, мужчины и женщины все же не способны научиться по-настоящему понимать друг друга. А у нас действительно были особые отношения. Это правда, и я не могу позволить своей жизни пройти, не сказав этого или хотя бы не написав пером на бумаге. Если я хорошо тебя помню, ты, наверное, сейчас хмуришься и говоришь: ох уж эта ее сентиментальность!

Иногда я сердилась на тебя. Ты не должен был уйти вот так, разозлиться и замолчать. Чисто по-английски! И по-мужски! Если ты решил, что тебя предали, надо было заявить об этом и попытаться отстоять свои права. Надо было обвинить меня, обвинить Боба. Разыгрался бы скандал, но мы выпили бы эту чашу до дна. Но я знаю: это гордость заставила тебя порвать со мной. И та же гордость помешала мне приехать в Лондон и женить тебя на себе. Я не могла смириться с возможностью неудачи.

Странно, что наш старый, привычный скрипучий дом незнаком тебе. Он белый, обшитый досками, вокруг дубы, а во дворе флагшток, поставленный Бобом. Теперь я уже никогда не уеду отсюда, хоть он для меня и великоват. У девочек здесь все, что связано с детством. Сегодня Диана, моя средняя дочь, привезет сюда своего малыша. Она родила первая. У Лоры в прошлом году был выкидыш. Муж Дианы математик. Он очень высокий, и когда он поправляет мизинцем очки на носу, я вспоминаю тебя. Помнишь, как я отняла твои очки, чтобы ты остался? А еще он отлично играет в теннис, что совсем на тебя не похоже!

Мои мысли снова разбредаются, да и поздно уже. Честно сказать, в последнее время я устаю по вечерам довольно рано, хотя за это, пожалуй, нет нужды извиняться. Но мне не хочется заканчивать этот односторонний разговор с тобой, где бы ты ни был и кем бы ни стал. Я не хочу отправлять это письмо в никуда. Оно будет не первым моим письмом к тебе, оставшимся без ответа. Я знаю, что рискнуть придется. Если все это покажется тебе неуместным и ты решишь не отвечать или если воспоминания гнетут тебя, позволь по крайней мере своему двадцатипятилетнему «я» принять этот привет от старой подруги. А если это письмо никто никогда не получит, не откроет и не прочтет, прошу тебя, Боже, даруй нам прощение за наш страшный грех, будь свидетелем нашей прошлой любви и благослови ее.