Невинные дела. Роман-памфлет - [11]

Ах, вот в чем дело! Чьюз понимает, что теперь, после этой благородной декламации, последует главное. И действительно, Безье делает внезапный поворот:

- Мы все, - повторяю, все! - согласны в этом. Значит, декларации по этому поводу излишни. И меня удивляет, что такие замечательные умы, как те, что выступали здесь, верят, будто они содействуют миру при помощи столь наивной и упрощенной петиции.

Из зала доносится иронический возглас: «Слушайте, слушайте!» Слышен смешок. Председательствующий ударяет молотком. Эдвард Чьюз уже кипит от негодования. А Безье невозмутимо продолжает петь, словно тенор, знающий, что он неотразимо чарует молодых девиц. И старый Чьюз, которому внезапно приходит в голову это сравнение, сердито бормочет про себя: «Черт возьми, мы уже не девицы!»

- Все люди осуждают атомное оружие, - поет Безье. - И не только атомное, но и всякое. Даже камень пращника и кремневый нож доисторического человека заслуживают решительного осуждения. Но что поделать? Когда люди доведены до крайности, они швыряют все, что попадается им под руку, будь то камни или атомные бомбы. Таков закон крайней необходимости.

Чьюз готов вскочить. Сидящий рядом сын удерживает его, осторожно положив руку на его сжатый кулак, лежащий на столе. По залу проносится ропот негодования, и Безье спешит разъяснить, уточнить, отмежеваться:

- Господа, господа, не поймите меня превратно! Я этот закон не оправдываю, но ни я, ни вы, ни кто другой не в силах его отменить. Значит, бесполезно проводить различия между теми или другими видами оружия. Неужели мы будем призывать вернуться к «гуманной» войне наших предков при помощи кремневых ножей? Это же смешно, господа, нереально! Да и не все ли равно, от чего умирать: от кремневого ножа или от атомной бомбы? Смерть всегда смерть, хуже ее уже ничего нет.

Чьюз не выдерживает: он сбрасывает руку сына, вскакивает, он должен сказать, сейчас же сказать, крикнуть… Но и в зале вскакивают почти все. Безье что-то говорит, голос его тонет в общем шуме. Напрасно председательствующий Чьюз-младший стучит молотком. Зал шумит, люди спорят, жестикулируют… Наконец волнение постепенно затихает. Безье, прижав руки к груди, умоляюще кричит в зал:

- Господа, господа, поймите же меня! Конечно, все это неприятно, но факты, реальные факты!.. Мы философствуем, а низменные политики говорят нам: не будь у нас атомной бомбы, Коммунистическая держава напала бы на нас! Господа, зачем мы беремся решать вопросы, которые вне нашей компетенции? Предоставим решать политику политикам, у нас есть свое дело: наука…

Среди снова возникшего шума из зала доносится возглас: «Воздайте кесарево кесарю!» Раздраженный Безье вызывающе бросает в зал:

- А хотя бы и так? Я не доверю простейшего эксперимента в своей лаборатории ни министру, ни самому президенту. Почему же вы думаете, что нам можно доверить решение сложнейших политических проблем? Мы все окончательно запутаем своим дилетантизмом!

Зал взрывается. Тщетно стучит председатель: шум и крики не дают Безье закончить. Обиженно пожав плечами, он сходит с трибуны и возвращается на свое место в первом ряду. Весь вид его - живой укор его противникам: вот невинно оскорбленное достоинство!

Чьюз уже плохо слушает ораторов: он не может дождаться своей очереди. И когда сын называет его имя, он спешит к трибуне, позабыв о своих семидесяти годах: он чувствует себя юношей, готовым ринуться в бой. Появление его на трибуне вызывает шумные аплодисменты, с каждой секундой все разрастающиеся. И Чьюзу становится ясно: время лицемерия прошло, господам Безье не убаюкать проснувшейся совести ученых. Здесь так много ученых, знаменитых, блистательных, он вовсе не первый среди них: разве научная заслуга ученых-атомников меньше его открытия? Но сейчас его приветствуют не только как ученого, но и как человека, не пожелавшего отдать свое мирное изобретение для войны, для массового убийства людей. И он чувствует, что это сознание удесятеряет его силы, его ненависть к войне, к той войне, которая посмела выступить здесь под маской «чистой науки».

Без всякого вступления, он прямо с этого и начинает:

- Господа! Я ненавижу чистую науку! Призываю и вас ненавидеть ее!

Из зала доносятся возгласы недоумения, и Чьюз, слыша их, настойчиво повторяет:

- Да, да, ненавидеть! Наука всегда чиста, незачем ее называть чистой - когда же это делают, значит, здесь есть умысел: оправдать ее применение для нечистых целей. Когда нас сегодня приглашают заниматься чистой наукой, это значит нам говорят: господа ученые, освобождайте ядерную энергию, готовьте атомные и водородные бомбы - это ваше дело, это наука, ну, а то, что будут с этими бомбами делать, это вас не касается, вы даже и не обязаны знать, для чего употребляются бомбы, это политика!

Не правда ли, удобно и прилично? Но позвольте вам сказать, господа, что такая чистая наука и есть самая грязная политика! Господин Безье покровительственно иронизирует над нашим дилетантизмом. Ему больше импонируют профессиональные политики, ведущие мир к атомному истреблению. Нет, уж простите: лучше честные дилетанты, чем профессиональные мошенники!