Невинность и порок - [20]

Как и приказал Тивертон, все необходимое Селина плотно завернула в плащ, в котором приехала из Англии.

У нее вызывало сомнение смелого фасона белое платье, сшитое для ее свидания с маркизом. Первым побуждением ее было порвать его на клочки, ведь оно служило вечным напоминанием о жуткой трагедии. Оно вызывало в ней отвращение.

Но здравый смысл возобладал. Все-таки это был, несомненно, дорогой, весьма изысканный и модный наряд. Вряд ли Квентину Тивертону будет по средствам приобрести для нее нечто подобное.

— Я возьму его себе, — произнесла Селина вслух, переступая черту, отделяющую честную девушку от преступницы. Конечно, ей было невдомек, что она присваивает чужую собственность.

Свертывая платье, она не могла не заметить, что оно порвано, и это напомнило ей о событиях той страшной ночи. Это маркиз порвал его, тот сладострастный мерзкий старик, которого она проткнула ножом.

«Как давно это было», — подумала Селина и даже не вздрогнула, потому что была молода и уверена в скором своем освобождении. Так и положено человеческой натуре.

В конце концов узел получился довольно большим, и она его еще перевязывала, когда Квентин Тивертон вошел в комнату.

— Ты готова? — спросил он приглушенно.

— Да, — ответила она шепотом.

Селина ожидала, что он упрекнет ее за то, что узел слишком велик, но он лишь мельком взглянул на него.

— Ты управишься с этой поклажей, Джим, — бросил он через плечо.

Маленький, но мускулистый человечек со смышленым лицом и ловкими движениями выступил из тени и взвалил на плечи узел.

— Джим знает, что мы путешествуем как брат и сестра, — предупредил ее Квентин.

В молчании они двинулись к выходу.

Каждый скрип ступеней деревянной лестницы казался Селине ужасающе громким, способным пробудить всю гостиницу и, уж конечно, бдительную миссис Девилин. Вот-вот, думала она, из какой-либо двери высунется эта ведьма и…

Но они спустились в холл без всяких осложнений, владелец раскланялся на прощание настолько вежливо, что Селине стало ясно, что весомое вознаграждение послужит хорошей затычкой самому болтливому рту.

Во дворе их ждали три оседланные лошади.

Селина вопросительно посмотрела на своего спасителя. Тот усмехнулся:

— Я нанял трех лошадей. Одну для тебя. Лучшую, какую мог предоставить этот прощелыга. Ты чем-то недовольна?

— Нет-нет. Я очень благодарна… тебе.

— Тогда прыгай в седло этой клячи, сестрица, и в путь!

Лошадь показалась Селине ничем не лучше той, которую брал взаймы у соседа ее папенька, чтобы научить маленькую дочку верховой езде, но первую заповедь, услышанную от отца, она затвердила накрепко — лошадь надо беречь, потому что господь создал ее из той же плоти и крови, что и человека.

Они отправились в дорогу, когда солнце еще не взошло, и только в полуденную жару остановились на привал.

— Я знаю, что ты хочешь удалиться от своей тюремщицы как можно дальше, но лошадки хотят пить и есть, и я тоже голоден. Да и ты вряд ли поужинала как следует прошлым вечером.

В ответном взгляде девушки Тивертон почувствовал такое благоговение и благодарность, что ему стало не по себе.

К тому же и ее красота, которую трудно было угадать в заплаканной девице и разглядеть в полутемной комнате, теперь на ярком солнечном свете стала очевидной и также вызывала беспокойство. Сопровождать подобное сокровище через Черный лес и не притрагиваться к нему было для мужчины тяжким испытанием.

«Скоро я освобожусь от этой обузы, а доброе дело зачтется мне на том свете», — так убеждал он себя, а думал совсем о другом. Его томило желание впиться поцелуем в губки невинной Селины, отдавшейся под его опеку.

Ее надо выдать замуж, и как можно скорее. Иначе весь Баден-Баден взбурлит, как проснувшийся вулкан, и поток раскаленной лавы испепелит Тивертона.

Они позавтракали в маленьком придорожном трактирчике, где подавали еду простую, но сытную, а завершили трапезу, выпив по большой кружке крепчайшего кофе, сдобренного свежими сливками.

— Не расскажешь ли ты мне хоть немного о своей жизни? — попросила Селина. — На случай, если мы встретим кого-либо из твоих знакомых. Я ведь могу по незнанию наделать кучу ошибок…

— Мой отец, — отозвался Тивертон, — достопочтенный генерал сэр Генри Тивертон, многократно награжденный за храбрость, проявленную им на поле брани. Он командовал гвардейскими гренадерами. Он скончался не так давно, а мать моя умерла три года назад.

Голос его дрогнул при упоминании о матери, и Селине стало ясно, что ему не хочется распространяться на эту тему. Поэтому она поторопилась задать другой вопрос:

— А где твой дом?

— В Кенте, — ответил Квентин Тивертон. — Это небольшое поместье — всего акров триста по соседству с очень большим владением.

Когда он упомянул про владение соседа, Селине показалось, что он чем-то разгневан.

Она посмотрела на него внимательно и осторожно спросила:

— А что еще… я должна… знать про тебя?

— Не думаю, что кто-то будет подвергать тебя перекрестному допросу, — ответил Квентин Тивертон небрежно. — Однако если так случится, то запомни, что училась ты в пансионе для благородных леди в Париже и я решил забрать тебя оттуда и отвезти домой, но по дороге нам вздумалось посетить Баден-Баден.