Невидимый - [8]

Я помню свои колебания по поводу, что принести с собой — цветы или бутылку вина — и выбор пал на цветы. Я не смог бы себе позволить купить довольно хорошее вино, чтобы произвести впечатление, и, подумав об этом, я решил, что было бы очень самонадеянно предложить вино французской паре. Если бы я выбрал не то вино — скорее всего так бы и случилось — я выглядел бы невежей, и я не хотел начинать вечер со своего позора. Цветы, с другой стороны, были бы более прямым доказательством моей благодарности Марго, поскольку цветы всегда дарились хозяйкам дома, и если Марго нравились цветы (в чем я не был уверен), тогда бы она поняла, что я выражаю ей мою признательность за просьбу перед Борном. Вчерашний телефонный разговор с ним оставил меня в легком замешательстве, и даже, когда уже шел к их жилищу, я все еще чувствовал себя чрезвычайно взволнованным невозможной удачей, упавшей на мою голову. Помню, что по такому случаю я даже надел костюм и галстук. Так парадно я не одевался уже очень давно, и, вот он, я — мистер Сама Важность — иду по кампусу Колумбийского университета с огромадным букетом цветов в правой руке, иду прямиком к моему издателю, чтобы отужинать и обсудить общие дела.

Он снимал квартиру у какого-то профессора, взявшего годовой отпуск; помещение было огромным, но забитым мебелью, в здании на Морнингсайд Драйв, неподалеку от 116-ой Стрит. Кажется, это был третий этаж, и сквозь французские, составленные из множества небольших окошек, окна гостевой открывался вид на парк Морнингсайд и огни испанской части Гарлема. Марго открыла дверь, когда я постучал, и хотя я до сих пор помню ее лицо и улыбку, проскользившую по ее губам, когда я подарил ей цветы, но я совершенно не помню, во что она была одета. Могло быть опять что-то черное, но, скорее всего, нет, поскольку у меня осталось послевкусие неожиданности, подразумевавшее, что в ней было что-то отличное от той, с первой встречи. Мы постояли немного возле двери, пока она не пригласила меня внутрь, и тут же Марго сообщила мне, понизив голос, что Рудольф был не в духе. Что-то неприятное произошло во Франции, и ему завтра предстояло уехать в Париж, по крайней мере, на неделю. Он был сейчас в спальне, она добавила, на телефоне с Эйр Франс, договаривался о своем полете, и, наверное, будет еще занят несколько минут.

Войдя в их квартиру, я был сражен наповал запахом, идущим с кухни — непередаваемо вкусный запах чарующего аромата, никогда до этого невстречавшегося мне. Кухня была на нашем пути — найти вазу для цветов — и, взглянув на плиту, я увидел большую, покрытую крышкой кастрюлю, издававшую этот экстраординарный аромат.

Я даже не представляю, что могло быть там, сказал я, указывая на кастрюлю, но если мой нос хоть что-нибудь различает, три человека сегодня будут очень довольны.

Рудольф сказал, что Вам нравится ягнятина, сказала Марго, и я решила приготовить наварин — густой суп с картофелем и навет.

Репа.

Я никогда не запомню это слово. Оно какое-то некрасивое, мне кажется, даже больно говорить его.

Хорошо. Тогда мы запретим его использование.

Марго понравилась моя шутка — достаточно, чтобы вновь улыбнуться мне — и тут же она занялась цветами: положила их в кухонную раковину, сняла с них белую оберточную бумагу, достала вазу с полки, подрезала стебли ножницами, поставила цветы в вазу и наполнила ее водой. Мы не сказали ни единого слова, пока она проделала все это; и я наблюдал за ней, пораженный тем, как медленно и методично она работала с цветами, будто бы все это требовало предельной осторожности и концентрации.

После чего мы оказались в гостиной с питьем в руках, сидя рядом на диване, куря сигареты и разглядывая небо сквозь ажурные стекла. Сумерки сгущались, но Борн до сих пор еще не показался, при этом вечно-спокойная Марго нисколько не была озабочена его отсутствием. Когда мы встретились в первый раз, я был немного напряжен ее долгим молчанием и отстраненным поведением, но сейчас я знал, что ожидать от нее, и я также знал, что она была не против моей компании — слишком хорош для этого мира — и от того мне стало спокойно находиться с ней. О чем мы говорили, пока ее спутник не присоединился к нам? Нью Йорк (она считала его грязным и депрессивным); ее амбиции стать художником (она брала уроки на факультете Искусств, хотя и знала, что у нее нет таланта, и что была слишком ленива, чтобы учиться); как долго она знала Рудольфа (всю жизнь); и что она думает о журнале (скрестила на счастие пальцы). Когда я попытался поблагодарить ее за помощь, она просто кивнула головой и попросила меня не преувеличивать: она ничего не сделала для этого.

Только я хотел спросить ее, что она имела в виду, как Борн зашел в комнату. Вновь мятые белые брюки, вновь торчащие во все стороны волосы, но без пиджака и в другого цвета рубашке — бледно зеленого цвета, если я точно помню — с обрубком потухшей сигары, зажатой между большим и указательным пальцами правой ладони, казалось, он даже позабыл о том, что было в его руке. Мой новоприобретенный благодетель был зол, кипя раздражительностью о каком-то кризисе и о поездке в Париж завтра, и, не утруждая себя приветствием, глубоко игнорируя обязанности хозяина праздника, он начал сыпать тирады, адресованные то Марго, то самому себе, то ли мебели в комнате или стенам вокруг него, миру вообще.