Невидимый мир - [3]

До ухода на пенсию осталось совсем мало. Однажды вечером он отыскал в телефонном справочнике номер своего бывшего одноклассника, которого последний раз встретил на улице случайно пять лет назад.

— Здравствуй, Жорж. — Одноклассник почти тотчас узнал его. — Рад тебя слышать.

— Извини за беспокойство, — сказал Петров. — Как дома?

Они долго расспрашивали друг друга о женах, замужних дочерях, внуках, долго, очень долго, прежде чем перейти наконец к сути разговора, — два пожилых прекрасно воспитанных человека с мягкими голосами, готовых в любую минуту извиниться и распрощаться, произносящих вежливые, приятные слова; два человека, связанных чем-то глубинным, изначальным. И даже внешне это проявлялось в одинаковой приглаженности поределых прядок, в одинаковой моложавости фигур, в тяжеловатых тонах и изящных формах старой мебели, заполнявшей одинаковые трехкомнатные квартиры.

— У меня к тебе предложение. — Петров совершенно точно уловил момент, когда взаимная внимательность грозила превратиться в нечто прямо противоположное — во взаимную досаду и недовольство. — Помнишь нашу учительницу, барышню Сарыкову?

— Да, — неожиданно разволновавшись, отозвался одноклассник.

— Давайте соберемся — весь наш класс. В ее честь. Как-никак пятьдесят лет, полвека прошло… Пусть убедится, что ее дети стали настоящими мужчинами и могут себе позволить пригласить старую учительницу…

— Очень хорошо, — раздался в ответ тихий голос. — В общем-то, давно бы следовало.

— Конечно, — подхватил Петров. — По крайней мере пять лет назад. И почему только мы не сделали этого?

— Не знаю… Вообще-то я часто думал о том, что нам нужно собраться, даже мечтал… Барышня Сарыкова… Помню, когда я вернулся из Италии, за два-три года появилась кое-какая клиентура, папа мне помог, вечная ему память, помнишь — хороший был врач, люди, наверное, думали, что и сын такой же… Вот тогда-то, тридцать лет назад, мне захотелось собраться всем вместе, с ней. Хотелось показать, что уже чего-то достиг в жизни. Да и тебе, и остальным было чем похвалиться. Но тут война, бомбежки, потом армия… Пришлось отложить. А после стало казаться, что все это — излишние сантименты, дети подросли, забот прибавилось…

— Я всех предупрежу, — решил Петров. — Отыщу всех. И ее. Значит, в следующую пятницу в семь вечера — у меня.

— Спасибо тебе… я договорюсь в больнице, чтобы меня заменили на дежурстве, и непременно буду.

Петров положил трубку и долго глядел в окно на здание соседнего гастронома. Вид ровной темной стены почему-то усиливал это ощущение приобщенности к редкостному полному взаимопониманию, к бесконечно успокоительной вежливости.

— Барышня Сарыкова!.. — Голос жены прозвучал язвительно. Она стояла опершись на спинку стула и слышала весь разговор.

— Барышня Сарыкова!.. — повторила она, и Петров с неожиданным испугом понял, что, кажется, впервые сделал какой-то шаг, не посоветовавшись с женой.

— Господин будущий пенсионер, которому раньше и в голову не приходило вспомнить о своей бывшей учительнице, сегодня вдруг расчувствовался, — продолжала она. — А тут растаял и другой кандидат в пенсионеры. И все твои одноклассники такие же, мне ли не знать! Трусы, «бывшие люди», щеголи в белых перчатках — да что бы со всеми вами сталось, если б отцы вам не оставили каждому по квартире и если бы вы не женились на таких, как я, порядочных девушках с хорошими профессиями, на женщинах, которые в семье за мужчин!..

И вдруг она истерически разрыдалась. Петров в полной растерянности бросился в кухню за водой и валерьянкой.

— Трусы, трусы! — выкрикнула она, когда он вернулся в комнату, слезы на ее глазах высохли так же внезапно. — Притворяетесь этакими тонко чувствующими, а думаете только о себе. Кто бегал на родительские собрания, кто одевал-обувал детей, кто помог им с университетом? Ты, что ли?.. А теперь бог знает откуда извлекаете эту несчастную старую склеротичку, чтобы поиграть в воспоминания детства, доказать самим себе, что у вас в жизни что-то было. Какие вы благородные, как вы все помните!.. Почему ж вы раньше не собирались? Оправдываетесь, мямлите… А дело все в том, что теперь, перед пенсией, вы испугались, боитесь почувствовать себя брошенными, ненужными, хотите себя обмануть… Ищете опору… В ком? В несчастной старухе…

— Перестань говорить так о барышне Сарыковой. — В голосе Петрова послышалась странная твердость. Жена, вздрогнув, подняла голову, словно впервые увидела его.

Петров надел пиджак и вышел, сильно хлопнув дверью. Он шел по улице расстроенный, даже не сознавая, что с непривычной силой попытался защитить себя.

«Она не имеет права, — думалось о жене. — Такая добрая учительница… Почти святая… А что дети… Разве не на мои деньги?.. Не имеет права… Пенсия — и без того мне тяжко. Одноклассники…»

Он инстинктивно отскочил, увернувшись от водяной струи: мойщики улиц рассеянно направляли шланги то в одну, то в другую сторону, не обращая внимания на прохожих…

Так или иначе, Петров не отказался от задуманного. Каждый вечер он звонил кому-нибудь из бывших одноклассников, приглашал собраться в пятницу, а разговоры протекали примерно так же, как первый. Звонил он исключительно мужчинам, девочек-одноклассниц он почти не помнил, и почему-то с приближением часа, когда ему суждено было вновь увидеть свою учительницу, в глубине его существа пробуждался тот далекий, прежний строй чувств, свойственный маленьким мальчикам, стесняющимся даже заговорить с девочкой. А может быть, его смущала собственная старость, может быть, причиной была жена, которая почти не общалась с ним в эти дни, молча сидела у края стола и что-то помечала в ученических тетрадках.