Невидимый фронт - [15]

— Вот уже теперь в вашем буфете почти не бывает посетителей. Пройдёт ещё год-два и его совсем придётся закрыть. Куда вы тогда пойдёте? А я вам помогу пробраться за границу. У вас будут деньги, у вас будут все возможности стать хозяином, зажиточным самостоятельным человеком. Вот, смотрите...

Дасько вынул из кармана бумажник, раскрыл его, достал аккуратно обернутую в бумагу фотографию.

— Видите?

Тыскив вздрогнул, как от удара, но сумел быстро овладеть собой.

— Что?

— А, чёрт, — досадливо поморщился Дасько. — Да не валяйте вы дурака! Я вовсе не собираюсь вас шантажировать, так чего же вы боитесь признать собственного сына? Ведь и вы и я прекрасно знаем, что это — фотография вашего сына, унтер-офицера дивизии СС. Он сейчас в плену у американцев и чувствует себя превосходно. Он ждёт вас, вместе с сыном вы еще будете делать дела и сколотите себе состояние.

Тыскив судорожно проглотил комок, застрявший в горле.

— Я должен подумать, — сказал кабатчик. — Сразу нельзя принимать таких решений.

— Думать нечего. Я вам раскрываю заманчивые перспективы, вы должны были бы еще поблагодарить меня. Другой на моём месте, — Дасько многозначительно посмотрел на кабатчика, — просто пригрозил бы, что сообщит о ваших прошлых проделках советскому прокурору, и вы бы не стали колебаться. А я еще деликатничаю, даю вам задаток...

Дасько достал из кармана пачку кредиток, помусолил пальцы, начал отсчитывать.

— Пятьдесят, сто, двести, триста. Берите. Это ваши.

Тыскив почти машинально, как во сне, протянул руку.

— Хорошо, — сказал он. — Что я должен делать?

— Сегодня — ничего. Завтра — увидим. Расписки я не требую. Я вам доверяю.

Дасько аккуратно собрал корочкой хлеба остатки соуса с тарелки, допил пиво и, не прощаясь, вышел. Тыскив сидел без движения, устремив пустые глаза на захлопнувшуюся за неожиданным пришельцем дверь. Когда шаги Дасько на лестнице стали затихать, кабатчик поднялся, хотел подбежать к окну, крикнуть что-то, но, почувствовав в руке деньги, передумал.

Выйдя в соседнюю комнату, он сдвинул с места широкий дубовый шкаф. Взяв тонкий перочинный нож, Тыскив всунул его в щель между двумя плитками паркета. Открылось маленькое углубление-тайник. Там, тщательно завёрнутые в тряпку, хранились две золотые челюсти и с десяток обручальных колец. Тыскив присоединил к ним измятые, мокрые от его потных рук бумажки.

Всю ночь Семён Тыскив не мог заснуть. Страх мучил его. Гудки автомобилей, шаги прохожих, раздававшиеся особенно чётко в ночной тишине, бросали его в холодный пот — Тыскиву казалось, что идут его арестовать. Несколько раз он вставал с постели и подходил к окну, всматриваясь в темень двора. Там, в углу, под низкими сводами входа-тоннеля, чудились Тыскиву человеческие тени.

Забылся сном Тыскив лишь под утро. Сон его был тревожен и неспокоен. Он увидел своего предка Фридриха. Одетый в костюм средневекового бюргера, Фридрих стоял за стойкой и ободряюще подмигивал Семёну.

Этот сон, или розовые лучи солнца, разогнавшие ночные страхи, ободрили Тыскива. В конце концов, может быть, всё обойдётся благополучно.

Дасько тоже долго не мог заснуть. Он размышлял о том, как идёт выполнение порученного ему дела. Пока особыми успехами похвастаться нельзя. Некоторые из тех, кого знал Дасько в годы оккупации, или уехали с гитлеровцами или скрылись какими-либо другими путями. Те, кому не удалось бежать, были арестованы — население города деятельно помогало органам государственной безопасности вылавливать военных преступников и пособников оккупантов. Таким образом, восстановить старые связи Дасько не удавалось.

Но шпион не терял надежды. Он предполагал, что при энергии и настойчивости сумеет найти нужных людей.

Встреча с Тыскивом была только началом задуманного Дасько плана. Прежде всего шпиону нужно было найти безопасное место для встреч и свиданий, а что может быть лучше в этом отношении, чем пивная, куда приходит и откуда уходит кто угодно, не вызывая подозрений. Дасько намеревался использовать Тыскива как связного — через него передавать приказания своим людям.

Все эти соображения ободряли Дасько. Он считал, что не теряет времени даром.

ГЛАВА ПЯТАЯ ЧЕКИСТЫ НИКОГДА НЕ СТОЯТ В РЕЗЕРВЕ

Кундюк с женой жил в квартире номер три. Четвёртую квартиру занимали брат и сестра — Михаил и Стефа Гнатышины.

Человек, склонный к высокопарным выражениям, сказал бы, что Кундюков от их соседей разделяла не лестничная площадка, а пропасть — так далеки они были друг от друга по своему характеру, прошлому, мыслям.

Декабрьской ночью 1941 года проходивший по железнодорожным путям полицейский увидел возле одного из вагонов тёмную фигуру. Полицейский подкрался ближе и окликнул неизвестного. Тот хотел бежать, но полицейский выстрелил и ранил его в ногу. Неизвестный оказался осмотрщиком вагонов Зеноном Гнатышиным. Он сыпал песок в буксы вагона с грузом для Восточного фронта.

Все старания гестаповцев найти сообщников Гнатышина ни к чему не привели — Зенон молчал под самыми жестокими пытками. Его расстреляли.

Когда гестапо явилось на квартиру Гнатышиных, то там никого не обнаружили. Товарищи-рабочие сумели предупредить Михаила и Стефу. Матери у них не было.