Невидимые бои - [30]
С волнением вспоминал об этом профессор. А в спальне Софи, жена профессора, еще мерно дышала вздернутым, обильно намазанным заморским кремом носиком. Носик этот, собственно, и был главной причиной, по которой два года назад профессор, замордованный пятилетним вдовством, непривычно, студенчески заикаясь и краснея, предложил неизвестно как появившейся в его непосредственной близости Софье Матвеевне руку и сердце. И то и другое мало интересовало высококвалифицированную даму. Но она знала, что рука и сердце принесут ей также прекрасную квартиру, машину и солидный счет в сберегательной кассе, точных размеров которого бессребреник Михайлов даже не знал. Значительно лучше была осведомлена на этот счет его будущая супруга.
Софья Матвеевна согласилась с неприличной поспешностью. Она цепко ухватилась за предложение, и уже через пять минут все пути к отступлению — если бы он догадался отступить — были для профессора отрезаны.
Весь следующий день квартира профессора напоминала не то эвакопункт, не то таможню, не то Сухаревский рынок времен нэпа. Всюду стояли потрепанные, но с отчетливыми иноземными наклейками чемоданы, разваливающиеся от дряхлости шляпные картонки, чехлы, накидки, чехольчики.
Когда все это было водворено в просторной профессорской квартире и распихано по углам и чуланам, Софи исчезла и часа через два приволокла откуда-то в большой коробке огромного и необыкновенно наглого сибирского кота. Увидев нахальное четвероногое, Корнелий Савельевич решительно воспротивился: он терпеть не мог кошек. Кот (Софи представила его — «Адольф») не только не получил постоянной прописки, но был выселен из квартиры.
Почувствовав решительную волю профессора, Софи сделала надлежащие выводы. Сдружилась с престарелой домоправительницей Корнелия Савельевича — Анной Ефимовной, настороженно встретившей новую хозяйку в доме. Ефимовна была родственницей профессора — настолько дальней, что ни она сама, ни Корнелий Савельевич не могли припомнить точно степени их родства. Выжить из дома безобидную старушку значило бы рисковать серьезным ухудшением отношений с мужем. А заручившись ее симпатиями, Софи могла добиться по меньшей мере ее нейтралитета в семейных делах. Кроме того, предельно трудолюбивая Анна Ефимовна освобождала Софи от массы домашних забот.
Закрепив свои позиции, Софи уже без опасений принялась лакомиться новым положением. Отдав с утра все необходимые распоряжения «душечке» Анне Ефимовне, она отправлялась к одиннадцати часам в комиссионные магазины. К середине дня, в зависимости от исхода закупочной миссии, она либо принимала, либо не принимала у себя спекулянток, перепродающих заграничное барахло. Спекулянтки знали, что могут рассчитывать на солидный бизнес, если достанут модные вещи. Главное было — не попадаться на глаза профессору.
На людях Софи вела себя умно. Всегда называла мужа за глаза «профессор». Говорила о нем с восторгом и уважением. Держалась изящно, не флиртовала с молодыми кандидатами наук, всем своим поведением показывая, что она «выше этого». Словом, она казалась красивым обрамлением большого таланта заслуженного, трудолюбивого человека.
Обо всем этом думал профессор, когда, вновь пережив события вчерашнего дня, он собирался идти бриться. В кабинет вошла Софи. Чмокнув мужа в висок, она села на диван, изящно скрестив красивые ноги в дорогих нейлоновых чулках.
— К Смолинским сегодня не поедем? Очень просила она вчера. Три раза звонила…
— Не думаю, что это мне удастся. Возможно, придется слетать кое-куда на недельку.
Зная обыкновение мужа никому не говорить, куда он выезжает, Софи тем не менее поморщилась.
— Но ведь ты не совсем здоров. Неужели нельзя отменить поездку?
— Я говорил вчера с врачом. Ничего страшного нет. Там, на месте, я даже отдохну немного.
— Что ж, соберу чемодан. Когда на аэродром?
— Думаю, в три часа. Пока еще неизвестно точно.
— Хорошо. Встречу с Аллой (известная в Москве специалистка по самым модным прическам) перенесу на завтра. Ты, надеюсь, позвонишь, когда у тебя все выяснится?
— Разумеется, — весело ответил профессор, вставая и целуя подставленный ему лоб.
Завтрак подходил к концу, когда раздался звонок — пришел шофер профессора Константин Сергеевич. Это был скромный молодой человек с мягкой застенчивой улыбкой, ловкий и сильный. По утрам он всегда поднимался в квартиру, а затем провожал профессора до машины. Привозя домой, ехал с ним в лифте до дверей его квартиры. Вежливый и предупредительный, но без тени услужливости, он часто носил за профессором его тяжелый портфель или чемоданчик. А когда однажды у подъезда какой-то пьяный верзила схватил кротко улыбавшегося профессора за отворот пальто и, дыша в лицо водочным перегаром, пробормотал: «Ну, интеллигенция, подавай-ка на пол-литра», Константин резким рывком перебросил пьяного хулигана через себя и тот только через четверть часа смог начать долгие и запутанные объяснения с милиционером, всегда дежурившим поблизости от дома.
— Хотите чаю, Константин Сергеевич? — проворковала Софи. Она давно уже поглядывала на шофера-интеллигента, особенно после того, как увидела в его руках томик стихов.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.