Невидимое дерево - [16]

— Неужели она сегодня называется уже Квадратной? — задал вопрос усатый экскурсант в кепке.

Ксенья Петровна этому экскурсанту ничего не ответила. Она на него только посмотрела, но посмотрела так, что тому стало неловко: он покраснел, закашлялся и спрятался за спину другого экскурсанта.

Убедившись в том, что провинившийся осознал свою ошибку и сейчас раскаивается, Ксенья Петровна продолжила свой рассказ.

— Так вот, — сказала она, — с сегодняшнего дня эта площадь будет называться площадью Двух Мастеров…

Честно говоря, Шур Шурыч экскурсоводов недолюбливал, и прежде всего потому, что, приходя на площадь, они обычно говорили: «На этой старой площади нет ничего интересного, поэтому задерживаться здесь мы не будем».

«Ну и не надо, ну и не задерживайтесь, — думал в таких случаях Шур Шурыч, — ну и шагайте с нашей площади. Сами вы неинтересные».

Но сейчас бывший домовой услыхал такое, что сразу отложил в сторону бинокль и стал внимательно слушать, о чём говорит Ксенья Петровна.

А говорила она вот о чём:

— Когда-то давным-давно жили в нашем городе два брата — два мастера.

Старший брат шил шляпы, кепки, колпаки, ушанки — одним словом, головные уборы, как теперь говорят. А второй был музыкальных дел мастером. А ещё жил с ними в доме домовой, и звали этого домового, как гласит легенда, Шур Шурыч…

Теперь-то вы понимаете, почему Шур Шурыч, открыв от удивления и неожиданности рот, стал слушать рассказ экскурсовода Ксеньи Петровны: говорили о братьях и о нём.

— Такое странное имя у домового было потому, — продолжала рассказывать Ксенья Петровна — экскурсовод, — что обычно домовые скрипят или в трубу дуют. А Шур Шурыч любил сидеть под столом и шуршать.

Но братья были, очевидно, люди с крепкими нервами. Я, например, терпеть не могу, когда под столом кто-то шуршит, у меня от этого мигрень начинается, а братья терпели…

«Вовсе и не терпели, им это даже нравилось», — подумал Шур Шурыч, но вслух об этом не сказал. Он даже на Ксенью Петровну не обиделся. Шур Шурыч её простил.

«Главное, — подумал он, — что у неё дикция хорошая, внешность внушительная и слушают её внимательно».

И он тоже стал слушать.

— Более того, — говорила Ксенья Петровна, — братья с этим Шур Шурычем даже советовались. Так, однажды они по его совету возле своего дома дерево посадили. Легенда говорит, что это была ёлка, но вы же знаете, — обратилась Ксенья Петровна к экскурсантам, — что ёлки в наших местах растут плохо и поэтому я думаю, что это была липа…

Тут Шур Шурыч не выдержал и громко сердито сказал:

— Сама ты — липа!

— Кто сказал «липа»? — строго спросила у экскурсантов Ксенья Петровна. — Я спрашиваю, товарищи, кто сказал «липа»? Это ужасно некультурно и, если вы сейчас же не признаетесь, я прекращу экскурсию.

И тут, к удивлению Шур Шурыча, вперёд вышла девочка с рыжими косичками, девочки тоже бывают участниками экскурсий, и сказала:

— Извините, пожалуйста. Я больше не буду. Рассказывайте дальше.

— Очень нехорошо! — сердито сказала Ксенья Петровна. — Пионерка, наверное. Моя дочка никогда бы себе такого не позволила.

Ксенья Петровна поправила очки и продолжила рассказ:

— Посадили братья по совету Шур Шурыча возле дома дерево, и не думали они, что однажды совьёт на нём гнездо необыкновенная птица.

— Соловей, — хором сказали все экскурсанты.

— Нет, товарищи, не соловей.

— Бе-е-е-ркут, — мечтательно сказал усач в кепке.

— И не беркут. На дереве свила гнездо ворона.

— Ворона, — огорчённо вздохнули члены экскурсии, а один из них, всё тот же усач, даже про себя добавил:

— Хоть бы уж попугай, а то ворона…

Но Ксенья Петровна его замечания, к счастью, не услышала и объяснила, почему ворона была необыкновенной птицей.

— Ворона, — сказала она, — была говорящая. И звали её, товарищи, Розалинда. Да, да, не удивляйтесь, именно Розалинда. Более того, она обижалась, если кто-то называл её просто Розой. «Имя — Роза, — говорила она, — больше подходит курам, но никак не такой воспитанной и интеллигентной птице, как я». И, нужно сказать, ворона Розалинда в самом деле была умной птицей. Именно она и посоветовала братьям повесить на дереве скрипки, флейты, гармошки, шляпы и кепки.

«Пусть, — сказала Ворона, — будет это дерево витриной».

Это была дельная мысль. Изделия мастеров теперь были видны издалека, потому что дерево стало самым высоким в городе.

«Вот это точно, — заметил шёпотом Шур Шурыч, — не было и нет дерева выше нашего».

Липа была очень высокой. И это возмутило правителя города, генерал-губернатора.

«Ничего не должно быть выше моего дворца», — рассердился генерал-губернатор и приказал спилить дерево.

«Ничего у тебя, генерал-губернатора, не выйдет. Не отдадим мы тебе наше дерево, — сказал старший брат — шляпных дел мастер и достал заветную шапку-невидимку.

Эту шапку он мастерил долгими зимними вечерами. Все уже давным-давно спали: и младший брат, и Шур Шурыч, и говорящая ворона Розалинда, — а он всё мастерил и мастерил свою волшебную шапку, вышивал на ней таинственные узоры, украшал северным речным жемчугом и красными южными рубинами. Ведь это была не обыкновенная шапка, а невидимка, и так просто её за час-другой не сделаешь.