Невидимки за работой - [20]

— Выходит, что автору, который еще не создал себе имени, вообще нельзя соваться в газету?

— Можно — если у него имеются какие-нибудь новые факты. Например, если вам довелось побывать в каком-нибудь исправительном доме в Патагонии, и вы бы написали об этом ярко и живо, заметку удалось бы пристроить. Но напишите умнейшую в мире статью о детской преступности, не иллюстрируя ее новыми фактами, которые могли бы возбудить внимание, — и нигде ее у вас не примут. Те тюки отвергнутых рукописей, что мы покупаем на вес, набиты хорошими статьями и рассказами — их отвергли только потому, что авторы их ничем не знамениты. Попала бы ваша дельная статья о преступности в такой тюк — и наша «фабрика» легко могла бы пристроить ее, а напечатали бы ее под именем какой-нибудь знаменитости. Смотря по тому, в каком духе она написана, ее подписал бы известный романист, или судья, или епископ, или спортсмен.

— Так, о чем же писать «дикому» журналисту, не принадлежащему ни к какой партии?

— Развлекать публику — вот единственный для него выход. Раскапывать старые сюжетики и продавать им занимательный или сенсационный характер. Быть неизменно поверхностным. Литераторы, для которых это — источник существования, выискивают прелюбопытные вещи в энциклопедиях, учебниках, биографиях, записках путешественников, где угодно, а потом пишут фельетоны и рассказики, которые могут заинтересовать человека, читающего в поезде или автобусе, и доставить ему минутное развлечение. Таким путем можно обеспечить себе постоянный скромный заработок. Но если вы серьезно займетесь какой-то темой и напишете хорошую, дельную статью, вы потратите на это чёрт знает сколько времени, а в результате вам удастся пристроить ее разве что в солидный журнал, где малоизвестным авторам платят гроши. Хорошо, если возьмут у, вас за год одну статью… Нет, нет, мой милый, для будущего серьезного писателя это не дело. За примером не далеко ходить: вот в одном из тюков «брака», присланного нам из редакций, была длинная статья (такая длинная, что годилась она только для толстого журнала) о том, как воспринимает идеи демократии какой-то народец — не помню, какой и где. Видно было, что автор немало, бедняга, потрудился, собирая материал в библиотеках. Написана была статья не бог весть как, но вполне удобочитаема, а тема необычная, очень интересная. Ну, Гарстенг предложил статью профессору Рэмпл-Файку — это одни из наших постоянных клиентов. Профессор был в восторге. Напечатали ее под его именем в том самом толстом журнале, который не захотел ее принять от подлинного автора. Потом она вышла и отдельной брошюрой, потом ее переиздали в Америке…

Халлес был совсем пришиблен.

— Да-а, — протянул он. — Ну, а как обстоит дело с рассказами?

— Вот уж напрасная трата времени! В Англии пишутся миллионы рассказов в год, а спрос на них невелик. Кто набил руку на романтической чепухе для дамских журналов, тот может рассчитывать на успех. Или вот еще что идет в ход — всякие назидательные благочестивые рассказы для «высокоидейных» журналов. Но писать эти вещи по заказу, не веря в то, что пишешь, не всякий может.

А писать их всерьез способен только кретин. Ваши рассказы, наверно, были гораздо ближе к настоящей литературе?

Халлес утвердительно кивнул.

— Вы хотели идти по стопам Мопассана, Чехова, Кэтрин Мэнсфилд или Сомерсета Моэма. Ну, а на такую литературу спрос ничтожный. И притом все наши литературные журналы — это же «предприятия закрытого типа», они печатают только «своих». Вы обратите внимание — всегда одни и те же имена. Какой-нибудь десяток писателей, не больше, имеет полнейшую монополию…

— Да, я это давно заметил. И даже когда объявляется конкурс якобы для поощрения молодых писателей, премии всегда достаются людям, которые уже прочно засели в литературе… Нет, видно, это дело безнадежное!

Уэлтон прищурил глаза.

— Ну, не совсем. Вы еще не знакомы с нравами нашей литературной среды. Вы, наверно, писали и тешились мечтой о великих традициях литературы, о братстве писателей, которые рады приветствовать каждый новый молодой талант и облегчить ему путь к славе и богатству? Верьте мне, это такой же беспочвенный миф, как миф о Голливуде. Впрочем, в свое время была в нем доля истины… тогда, когда поле деятельности стало меньше. Был период «laissez faire», свободной инициативы, конкуренции и все такое. Но мы с вами живем в эпоху монополий, захвативших рынок в свои руки. Современный писатель перестал быть длинноволосым мечтателем, человеком не от мира сего в галстуке бантом и широкой блузе. Сегодня это — ловкий делец, щеголеватый и подтянутый. Он умеет выгодно сбывать свою продукцию, объединяется с другими дельцами такого же масштаба для того, чтобы рационализировать производство и вытеснить мелкую сошку. В былое время только нищий писатель, с трудом перебивавшийся брался за литературную поденщину, чтобы прокормиться. Теперь и поденщины этой на всех не хватает, потому что преуспевающие писатели захватили львиную долю и делают ее руками своих «невидимок». Они берут на себя обзоры в журналах, они заваливают редакции грудами статеек, они ведут некоторые отделы популярных газет, и они же пишут от издательств рекламные рецензии на выходящие книги. Многие сами становятся издателями, что не мешает им писать рецензии на книги, которые их же издательство выпускает. И вы обратите внимание редакторы газет и издательств всю работу делят только между собой: редактор либеральной газеты пишет в консервативном журнале, а зато редактор этого консервативного журнала становится главным рецензентом либеральной газеты. Такие господа, как, например, Гарстенг, везде поспевают, во всем имеют долю.