Невидимая птица - [5]

Шрифт
Интервал

Многое стало ясней.
Значит ли это, что мы постарели?
В тысячный раз раскачались качели,
В тысячный раз – недолет.
В тысячный раз, безнадежно-свободное
Сердце осеннее…
Солнце холодное
Снова над миром встает.

«Над узкой улицей серея…»

Л. Кельберину

Над узкой улицей серея,
Встаёт, в который раз, рассвет.
Живём, как будто не старея,
Умрём – узнают из газет.
Не всё ль равно? Бессмертья нет.
Есть зачарованность разлуки
(Похоже на любовь во сне).
Откуда ты протянешь руки,
Уже не помня обо мне.

«Ноябрь. Рассвет, похожий на весенний…»

Ноябрь. Рассвет, похожий на весенний,
А на земле коричневые листья.
От светлых слов и от неясных мнений,
От безразличия и бескорыстья –
Такая утомленность и досада…
– Как долго мы стояли возле сада.
Последний школьник скрылся за углом,
Цветочница за маленьким лотком,
С огромными, печальными цветами,
Застыла, спрятав руки под передник…
Как все же трудно расставаться с Вами,
И как легко не встретиться потом,
Мой удивительный, мой жалкий собеседник.

«Хочется блоковской, щедрой напевности…»

Хочется блоковской, щедрой напевности
(Тоже рожденной тоской),
Да, и любви, и разлуки, и ревности,
Слез, от которых покой.
Хочется верности, денег, величия,
Попросту – жизни самой.
От бесприютности, от безразличия
Тянет в чужую Россию – домой…
Лучше? Не знаю. Но будет иначе –
Многим беднее, многим богаче,
И холоднее зимой.

«Все по-весеннему случайно…»

Все по-весеннему случайно…
Спим для того, чтоб видеть сны.
Мы связаны скучнейшей тайной,
И в ней навек разлучены.
Учились жизни терпеливо,
А научились жить мечтой.
Сказать ли Вам, что Вы красивы?
Но что нам делать с красотой…
Мир неизжитых вдохновений,
Быт углубленной нищеты…
Сказать ли Вам, что наши тени
Опять скрестились на мгновенье,
На полувздохе, полуслоге
На чуть белеющей дороге
В небытие – из пустоты.

«Уже печально жить свободно…»

Уже печально жить свободно,
Уже могу кого угодно
И как угодно полюбить.
Скучает сердце – неужели
Его так трудно удивить?
В невоплотившемся апреле
Земля невидимо цветет.
Не в этот вечер, и не в тот,
И не в конце другой недели –
Счастливым станет ожиданье.
Но Вы скажите, ты скажи…
Иль только в зреющем молчанье
Еще возможно сочетанье
Высокой честности и лжи?

«Не согласны. Ни за что…»

Борису Поплавскому

Не согласны. Ни за что.
Так темно и вдохновенно,
Традиционно, современно,
Жить как все – и как никто.
Поздно. Все проходит мимо.
В жизни, наконец, любимой
Больше места нет.
В той, что выдумана нами,
Мы бессонными ночами
Сторожим рассвет.
Ждем не чуда – а прощенья,
Не любви – а удивленья,
Терпеливо, до утра…
Не согласны. Всем пора.
Вдохновенный обыватель,
Целомудренный мечтатель,
Мы пойдем навстречу маю,
Вызывая птичий смех.
Ничего не принимая,
Принимая все – за всех.

«От солнца, от силы – свободы…»

От солнца, от силы – свободы…
Свободы, влекущей куда?
Высокие, пыльные годы,
Как в летние дни города.
Как в час непечальной разлуки,
Напрасно-тревожный вокзал…
Но от вдохновенья, от скуки,
Кто сердцем еще не устал?
У моря – нежнейшего в мире,
В пустеющей, летней квартире
Кому не хотелось зимы?
Свобода – соленое слово.
Но что, если сердце готово
Для жизни уютно-суровой
(Какой – безразлично) тюрьмы.

«Людям с карими глазами…»

Людям с карими глазами,
– Теплыми глазами юга –
Людям с близкими мечтами
Не дано любить друг друга.
Полон юмора, испуга
И упрека каждый взгляд…
За невольное молчанье,
Память без воспоминанья —
Лучшая из всех наград.
Впрочем, и об этом с Вами
– Даже лунными ночами –
Никогда не говорят.

«На таком высоком юге…»

На таком высоком юге
Можно помнить друг о друге
Только памятью ночной…
С высоты такого горя –
Близость городского моря,
Покоренного луной.
Робкий запах олеандра,
Охраняющий веранды.
Все – как памятник во сне.
Сердце снова замолчало…
Почему не страшно мне?
«Только верность» – прозвучало
В озаренной тишине.

«Совесть – что это такое?..»

Совесть – что это такое?
Только память о вине.
Мы обвенчаны тоскою,
Мертвой в Вас, живой во мне.
Верность нашей дружбе трудной,
Сложность нашей жизни скудной
Огорченно берегу,
Сквозь любовь и безразличье,
Как печальное величье
Пальм на пыльном берегу.
Далеко бежит дорога,
Покидая грустный юг.
Я опять ищу предлога,
Чтобы дальше жить, мой друг.
В недоступности покоя,
В трезвости и в тишине…
Счастье — что это такое?
Жизнь в плену, и смерть во сне.

«В непреднамеренном счастье вдвоем…»

…Но так похоже на блаженство.
М.Кузмин
В непреднамеренном счастье вдвоем
Жили коротким, сегодняшним днем.
Помните?
– Кактусы спят за окном,
А на рояле, в квартире соседней,
Кто-то играет, наивно и четко…
Помните?
– Медленно движется лодка,
Вечер – нельзя было знать, что последний –
В августе и тишине…
Мы не искали ни в чем совершенства,
Жили на грани тоски и блаженства –
И улыбались во сне.

«Жизнь не похожа на мечты…»

Жизнь не похожа на мечты,
Жизнь не похожа на желанное –
Всегда на грани пустоты,
От слез и от дождей туманная…
Она похожа иногда,
В послелюбовные года,
На обещание, ей данное.

«Осень – не осень. Весна – не весна…»

Осень – не осень. Весна – не весна.
Попросту полдень зимой…
Как Вы проснулись от позднего сна,
Друг непрощающий мой?
Трезвая совесть. И нет сожаленья.
Вам не понять моего удивленья.
Мне беззаконность дается недаром.
В жизни моей, ни на что не похожей,
Только свобода и боль.

Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Милосердная дорога

Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882–1938) долгие годы был известен любителям поэзии как блистательный переводчик Гейне, а главное — как один из четырех «действительных друзей» Александра Блока.Лишь спустя 50 лет после расстрела по сфабрикованному «ленинградскому писательскому делу» начали возвращаться к читателю лучшие лирические стихи поэта.В настоящее издание вошли: единственный прижизненный сборник В. Зоргенфрея «Страстная Суббота» (Пб., 1922), мемуарная проза из журнала «Записки мечтателей» за 1922 год, посвященная памяти А.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.