Невеста Солнца - [71]

— Слава детям Солнца!..

Когда вся кровь из чаши была выпита, об этом доложили царю и монарх, воздев руки к небу, обратился к Солнцу с просьбой дать сигнал к жертвоприношению.

Тысячелетняя Койя на костре

Запах, похожий на запах ладана, но более сильный, более возбуждающий, распространился в храме. Дым ароматных курений устремился к своду, к круглому отверстию, сквозь которое виден был диск небесной лазури, и совершенно затмил этот диск. Тотчас же обе обреченные на смерть мамаконас вскочили, подбежали к царю и, согласно требованиям ритуала, начали протестовать:

— О, царь, — восклицали они, — мы умоляем тебя погасить земные курения! Как может Солнце дать сигнал к жертвоприношению, когда дым скрывает от нас его лик?!..

Царь сделал знак — и зажженные благовония были погашены. Снова показался диск сверкающей лазури.

Тогда у трех костров появились три стража храма, три маленьких гнома с изуродованными черепами, державшие в руках металлические зеркала. С помощью зеркал они направляли отраженные лучи солнца на небольшие горки хлопковой ткани, помещенные в центре деревянных платформ. Таким образом, костры зажигались по воле их бога!.. На этих платформах не имелось ничего, к чему можно было бы привязать жертв, так как они должны были всходить на костер добровольно. Но горе тем жертвам, что оказывались неугодными богу, закрывавшему в таком случае свой лик тучей! Если костер не загорался, обреченные на смерть сохраняли жизнь, но им ничего не оставалось, как исчезнуть, поскольку они становились с тех пор «позором народа». И они это знали, эти девушки, ожидавшие первой вспышки пламени с надеждой на благоволение бога… Если же не зажигался костер, предназначенный для сожжения останков тысячелетней Койи, чье место в стене храма должна была занять новая, этот вовсе не означало, что бог отказывался от новой супруги — ее так или иначе заживо хоронили в могиле прежней. Это лишь означало, что прежняя Койя не сумела понравиться богу за время их тысячелетнего супружества и что ее останки не заслуживают поэтому почетного уничтожения огнем, а должны быть выброшены в болота на съедение хищным птицам.

Первым загорелся костер, предназначенный для древней Койи, а потому тотчас же отправились за ней. Собравшиеся запели гимны в ее честь, а жрецы отдернули пурпурную завесу, которую Раймонд раньше не заметил в массе сияющего золота и порфира.

За ней в стене обнаружилась ниша, где мог поместиться сидящий человек. Это была одна из сотни могил в Храме Смерти, и в ней смутно обрисовывался силуэт тысячелетней Койи; повязки еще удерживали кости на месте. Она превратилась почти в скелет, так как, подобно другим царицам этого храма, была похоронена заживо, без всякой мумификации, если не считать бальзамирующего действия благовонных повязок. Тем не менее, свойства перуанской почвы, «консервирующей мертвецов», обнаружились и здесь — в промежутках между витками повязок можно было разглядеть не только кости, но и кожу лица усопшей. В этом могли убедиться куракас, неофиты и жрецы, находившиеся ближе к могиле. Раймонд же думал только о том, что место этого мертвого тела скоро займет Мария-Тереза, которая, может быть, еще не умерла.

И он вновь искренне понадеялся, что она мертва.

Если она еще не умерла, какую пытку пришлось ей пережить! Если за опущенными веками Марии-Терезы еще теплится мысль, о чем она думает теперь? Быть может, вспоминает о нем, не способном вырвать ее из рук палачей. Быть может, в эти адски-мучительные минуты, когда перед ней разворачивались картины ужасных обрядов древнего фанатизма, она думала об их любви, такой спокойной, такой буржуазно-мирной, зародившейся в простых душах, не жаждавших никаких приключений. Какая участь постигла эту молодую девушку, занимавшуюся исключительно делами и расчетами прозаического коммерческого предприятия, воспитанную в современной цивилизованной среде и далекую от всего фантастического! Что оторвало ее от конторки, кассы и бухгалтерской книги и обрекло на эти нечеловеческие, чудовищные мучения?!.. Неужели и в наши дни девушки могут умирать, как умерла Ифигения, — молодыми, прекрасными, полными сил и здоровья?!

Мария-Тереза плотно сомкнула веки, чтобы не видеть этого ужасного кошмара, этих отвратительных чудовищ в образе мамаконас, что ходили вокруг нее, обвевая несчастную запахом серы и одуряющих благовоний… Может, это не кошмар, а просто-напросто видения ада? Может быть, она уже мертва? Несомненно, она умерла. Умерла, когда у нее вырвали из рук маленького брата и она услыхала отчаянный крик ребенка, принесенного в жертву в часовне Паче Канака.

Жрецы вытащили из ниши старую Койю и вместе с троном понесли ее на костер. Эта бедняжка, задохнувшаяся от недостатка воздуха, сохранила, однако же, полную достоинства позу, подобающую царице, сидящей на троне. Чтобы добиться этого, ниши делали настолько узкими, что царицы, и задыхаясь, не могли пошевелиться.

Эту спокойную и полную достоинства позу старая Койя сохраняла и на костре. Так ее и сожгли, к великой зависти мамаконас, которых ждала та же участь.

Раймонд уже не смотрел ни на приготовленные костры, ни на Марию-Терезу, но лишь на узкую нишу, где ее должны были замуровать. И говорил себе, что если невеста его еще жива, если ее еще можно спасти, надо, не теряя времени, как можно скорее извлечь ее оттуда. И сжимал рукоятку кирки… Но в другой руке у него, как прежде, был заряженный револьвер, и он, как прежде, едва удерживался, чтобы не выстрелить в мучителей своей невесты. И еще он надеялся, что Мария-Тереза откроет глаза — если только она еще жива.