Невеста по спецзаказу, или Моя свекровь и другие животные - [3]

Красота.

— Ты боишься женщин! — младшенький соскользнул на пол и потянулся до хруста в костях. А кости его, еще окончательно не застывшие, хрустели как-то особенно смачно. — Наш бесстрашный адмирал боится женщин!

— Любой нормальный круон, если он в здравом уме, боится женщин.

Младшенький захихикал.

Вот же… никакого понимания момента. Тут, может, вся жизнь перед глазами пролетает, усыпанная треклятыми лепестками, а он хохочет, как ошалевший грахан.

— Ладно… давай сюда свою анкету…

— Стой!

Но младшенький успел сграбастать визор.

— Так… это о тебе… имя… пол… возраст… статус… ничего интересного. Увлечения. Братец, ты что написал?

— Вышивание. Крестиком, — Нкрума попытался ухватить младшенького за хвост, но тот оказался на диво прыток. И хвост убрал вовремя, только кисточкой по носу щелкнул. — Мне и вправду нравится…

— Это я знаю, что тебе нравится, но, поверь, это не серьезно… вот ты хочешь, чтобы твоя будущая супруга с тобой считалась? Хочешь или нет?

Нкрума тяжко вздохнул.

— А кто будет считаться с существом, которое, уж прости меня, в свободное время крестиком вышивает?

Это он зря.

Вышивка успокаивала. Помогала сосредоточиться. Да и вообще расслабляла. И ничего-то зазорного в этом занятии Нкрума не видел.

— Нет! — палец брата мазнул по визору, стирая информацию. — Ты должен внушить к себе уважение еще на этапе знакомства! Я имею в виду заочное знакомство… так, увлечения… охота на пиратов? Нет, как-то не звучит… коллекционирование… да… предмет коллекции? Допустим, уши и иные конечности… иногда физиология не предусматривает наличия ушной раковины… пишем и иные конечности асоциальных элементов… внушает?

— Отдай!

— Обойдешься. Я тебе помогаю, — братец вскарабкался на подоконник. — Вот увидишь…

И вниз сиганул, только хвост махнул.

— Стой!

Нкрума взлетел на подоконник. В лицо пахнуло остывающим ветром…

— Стой!

— Догони, если сможешь! — крикнул братец и, зажав в зубах визор, бросился прочь.

Сможет?

Думает, что Нкрума слишком стар стал, чтобы в пустыню выбираться?

Он соскользнул вниз, привычно цепляясь когтями за неровную стену дома. Взлетели растревоженные бабочки, и старый паук заскрежетал, выражая недовольство этаким вмешательством в охоту. Что ж, Нкрума его понимал

Он остановился, на мгновение вдохнув еще горячий воздух.

Прислушался.

Загудели сторожевые камни, но вскоре успокоились: братец миновал преграду, не потревожив чувствительные нити. Что ж, и Нкрума знал пару-тройку способов выбраться из поместья…

Свобода?

Этой ночью он будет свободен.

Он тенью проскользнул через освещенную полосу, и живые пески лишь вздохнули, проглотив лепестки горицвета. Теперь уснут на несколько ударов сердца, которых хватит, чтобы добраться до сторожевых камней. Те, растревоженные младшим братцем, тускло светились, а самые матерые, на телесах которых набрякли уже ростовые почки — похоже, матушка перестаралась с подкормкой — пульсировали.

Нкрума остановился.

Он слушал ночь.

И слышал.

И понимал, что никогда не откажется… от дома, рода — быть может, но не от пустыни, голос которой звучал в его крови. Нкрума осторожно ступил, ставя ногу меж сплетения ветвей.

Шаг.

И еще один.

И замереть, позволив тончайшей поликристаллической ветви скользнуть по шкуре. Нкрума замер. И сердце привычно остановилось. Он затаил дыхание, начав про себя отсчет.

Один.

И ветвь треснула, выпустив чувствительные нити.

Два.

Они рассыпались по шкуре, которая остывала, как остывал окружающий Нкрума песок.

Три.

Щупы попробовали пробить шкуру, но та оказалась слишком плотной.

Четыре и пять.

Камень вспыхнул, пытаясь решить непосильную задачу. Живое или нет?

Живое должно быть сожрано.

Или хотя бы схвачено.

Ветвей стало больше… и щупы опутали Нкрума сетью, они прислушивались к малейшему звуку, пытаясь уловить эхо дыхания или стук сердца, что было вовсе непозволительно.

…десять и одиннадцать.

Отступили.

Они убирались медленно, иные вовсе рассыпались, чтобы стать частью почвы.

…сто двенадцать…

Легкие начинали гореть, а когда-то Нкрума способен был досчитать до двухсот, не испытывая никаких существенных неудобств.

…сто сорок пять…

Запасное сердце дрогнуло и застучало, глухо, мелко. И основное запустилось, хотя и не сразу. До края полосы оставалось три шага, и Нкрума будет свободен.

Почти.

Пустыня пела.

Стремительно остывающие пески издавали высокие звуки, в которых Нкрума по-прежнему слышались голоса песчаных богов, которым поклонялись Древние. И в хор этот, в торжественное песнопение, столь заманчивое, что не один молодой круон уже утратил разум и голову, поддавшись ему, примешивалась печаль.

Нкрума уже стар.

Не настолько, чтобы задуматься о последнем пути — и отец не думает, хотя старше Нкрума втрое — но пустыня благоволит к молодым. А он… слух ослабел. И он едва не наступил на песчаного паука, выползшего, чтобы поймать пару прытких медянок.

Мелочь, но пустыня состоит из мелочей.

Голоса песчаников.

И тяжелый гул вархашша, вынырнувшего на поверхность, чтобы остудить раскалившуюся за день шкуру. Помнится, было время, когда Нкрума вышел на охоту и ночь провел на гребне скал, высматривая, не поднимется ли где-нибудь песчаный фонтан. И уже почти уверился, что ночь пройдет бесплодно, как вархашш вынырнул прямо у подножия скал. Нкрума помнил, каков он был: огромен, размером с десантный шлюп.