Да еще и денек удался на славу, солнце разметало свои стрелы-лучи по белым сугробам, сахарно скрипел снежок под копытами резвых лошадок, что везли повозку с Княгиней. А уж когда добрались до ярмарки, неистово заколотилось сердце, давно не видала Леда такой разноязыкой, разнолицей толпы. Рябило в глазах от нарядов и товаров, уши закладывало от криков зазывал и надсадного писка скоморошьих дудок.
Простые мужички — хлеборобы со своими женушками, охотники-зверобои, гуртовщики из южных степей, укротители коней и погонщики стадов, ремесленный люд — кузнецы и золотари, бондари и скорняки — кожемяки, резчики по дереву и металлу, кого тут только не встретишь. И купцы из иных земель, заезжие торговые гости в добротных чужих одежках, все привлекало глаз. «Пестро и шумно, глазасто и стоязыко, гудки рожков, зычные возгласы с места боев петушиных, крики коробейников и офеней, рев быков, что выставилены на продажу, блеяние пушистых коз…»
А уж если пройти по рядам с товарами и вовсе захватит дух. Хлебные ряды пахли особенно заманчиво — там же, где на специальных переносных печурках — «железянках» пекли лепешки и жарили блины, собралась целая толпа нетерпеливых едоков. Ах же, как хороши блины с пылу с жару — пресные и на закваске, с медом и с рыбьей икрой, тонкие в кружево и толстые, тяжелые «плюхи» — одного хватит досыта наесться, да только уж и в рот не полезет, а глаза все будут голодны, наблюдая такое изобилие.
А рядом румяные шаньги со свежей хрусткой корочкой, видно, недавно еще сняты с шестка, противни с булочками всяческих форм, караваи «рогатые», украшенные щедро завитушками и прочими узорами из теста. Глянуть-то любо, не то, что в рот положить. И горы золотистых пирогов: с рубленым мясом и луком, с измельченной печенью и осердием, с ягодами и грибами. А уж калачей, бубликов и пряников — вовсе немеряное количество, на любой взыскательный вкус.
Также ряд припасов домашних — кровяные колбасы всех размеров и видов, огурчики соленые в кадушке со смородиновыми листьями, один рассол чего стоит… А уж как вкусны будут груздочки под жирной густой сметанкой, сразу полнится рот вязкой слюной, вынимается из кошелей денежка и… «угощайся, добрый человек, запивай прозрачной как слеза горькой настоечкой, все для тебя, дорогой гость, только и ты не скупись!»
И как тут скупиться, последние монетки отдашь… нет, последние все ж нельзя, надо еще дитю гостинчик привезти, сладкое лакомство, а жена просила пузатый двухведерный самовар… Но уж если в ковровый ряд ненароком заглянуть, вот где диво-то дивное, среди лютой зимы жар-птицы огнем горят на белом полотне, наливаются — спеют яблоки, добродушно косят глазом маленькие лошадки. А на черных полях расцвели алые маки, потянуло летним теплом, ароматами луга, словно дышат ковры, ибо живыми руками каждый на них узелочек завязан, каждая ниточка затянута. Умиляется душа, глядючи на такую немудрящую красоту.
Ходят меж торговых рядов раскрасневшиеся от морозца и зрелища люди, распахнуты овчинные полушубки, сдвинуты шапки набок, восторженно смотрят женские очи на связки разноцветных бус и цветастые платки. Хороша зимняя ярмарка, хороши товары, будет, что дома рассказать!
Возвращались в Гнездовье чуть ли не затемно, Марусенька давно спала на руках у Леды, а сынок ехал на коне с отцом, глаза еще сияли от увиденного. Верно, целую ночь мальчик не будет дремать, все как есть перескажет умному Коту, а тот в ответ басенку сочинит, и только одно у всех его сказочек окончание:
— Жили они долго и счастливо, в любви и довольствии, чего и вам всем от души желаем!
Вот теперь, и вправду, истории нашей конец, а кто слушал — молодец, тому надобно выдать кусок пирога с красной рыбицей и на блюде ядреный холодец-дрожалка в два пальца.
