Невеста - [11]

А я помешала.

И чем это грозит?

Если поймают, убьют обоих… что еще? Ему нужна одежда – от его лохмотьев, даже если постирать и зашить, проку мало. Обувь. Кормить придется, а я себя с трудом прокормить могу. Он же втрое крупнее и болен. Быстро идти не сможет, и вообще не уверена, сможет ли… а мне нужно попасть к Перевалу до наступления зимы. Я чудом пережила предыдущую, и вряд ли получится повторить подвиг. Если застряну здесь, погибну сама. Самое разумное решение – оставить его здесь. Тихо собраться и уйти… или дать сонного зелья, он выпьет из моих рук. Уснет. И просто перестанет быть.

Это тоже своего рода милосердие. Но почему мне тошно от одной мысли о подобном милосердии?

…не думай о плохом. Не слушай лес.

Вода подтолкнула меня к поверхности.

Не буду. Попытаюсь о хорошем. Что у нас есть? Пес – одна штука. Чистокровный. Из высших. А эти своих не бросают. На то, что ко мне проникнутся любовью и благодарностью, рассчитывать не стоит, но к долгу крови высшие относятся серьезно. И если все-таки выживем, то… я попрошу награду, такую, чтобы хватило на жизнь. Вдруг да окажется, что брат не слишком-то счастлив внезапному моему воскрешению.

Ну да, с чего ему меня любить? Он – наследник, будущий райгрэ, вожак… или уже не будущий, а состоявшийся, как-никак семь лет не виделись. Я – позор рода… точнее, позор – моя матушка, а я так, живое свидетельство глубины ее падения. Во всяком случае, пока еще живое, а там – время покажет. Главное, что деньги мне всяко пригодятся.

Прогонит брат – куплю себе домик в деревне.

Огород заведу. Стану овец лечить, коров… поля заговаривать. Чем не радужная перспектива?

Будем считать, что с мотивами своих алогичных поступков я разобралась.

Вода зажурчала. Смеется? Пускай. Она в отличие от леса легкая. Ей корысть непонятна, вот и сочиняет для себя собственные истории.

…ниже по течению мучной орех растет.

– Знаю, я видела. – Зачерпнув горсть, я позволила каплям стекать по коже. Вода любит ласку. И мои волосы растащила по прядкам, украсила воздушными пузырьками, еще и тонкие стебельки травы вплела. – Орехи только-только появились. Им еще месяц зреть.

…прошлогодние. Крупные. Много.

Значит, уж точно больше двух. И мне следовало бы самой подумать, что не все плоды прорастают.

– Спасибо.

Вода нежно лизнула в щеку.

– И я тебя люблю.

Распластав собачье тряпье, к которому и прикасаться было противно, на дне ручья, я придавила его камнями. Вода вымоет грязь, вернее, сменит одну на другую, но глину я позже выполощу. Главное, чтобы высохло за ночь. Вот не отпускало меня ощущение, что скоро мне предстоит распрощаться с оврагом.

Впрочем, пока хватало дел насущных, которые – лучшая помеха мрачным мыслям.

Пес уже проснулся. Надо все-таки назвать его как-нибудь, а то неудобно разговаривать, на «пса» еще обидится. Он сидел в куче листьев и вертел головой.

– Я здесь. – Я подходила, стараясь наступать на все ветки, чтобы он слышал.

Судя по запаху, обед был готов. Надеюсь, пес не станет отказываться, потому что мяса при всем своем желании я ему не найду.

Пес наблюдал за мной, словно мог видеть. А глаза-то опять гноем затянуло… и, значит, пойду я не только за мучным орехом. Неподалеку рос старый дуб, который не откажется поделиться корой. Ромашку и мать-и-мачеху на берегу видела. Где-то рядом была и таволга…

Как обычно, что найду, то и мое.

Вот и миска пригодилась, не зря же я ее столько времени с собой таскала, стеклянную, с узором из белых лилий. Миску я оставила себе, а псу подвинула котелок. И единственную ложку в порыве благородства отдала. Ему небось без ложки совсем непривычно, а мне руками вкуснее даже.

– Вот. – Я провела его пальцами по краю котелка. – Только осторожно, горячее пока. Подожди, пусть остынет немного.

Ожидание давалось ему нелегко. Пес склонился над котелком, вдыхая запах, и выражение лица у него было таким, что я губу прикусила. Нельзя с ним так. И отвлечь вряд ли получится, но попробовать стоит.

– Как мне тебя называть? Я понимаю, что не могу спрашивать родовое имя…

Повернул голову, но при этом лег так, что стало ясно – котелок не отдаст. Я и не собиралась забирать, просто… в лагере тоже любили шутить. По-всякому.

– …но мне как-то надо к тебе обращаться.

– Оден.

– Эйо.

– Помню. Радость.

Надо же, а я и не думала, что он тогда был в состоянии понимать что-либо. Пес же вновь повернулся к котелку. Зачерпнул варево. Подул. Попробовал.

– Когда ты в последний раз ел?

– Давно.

И вкус ему безразличен. И ложка не нужна. Я ведь помню себя, когда впервые оказалась по ту сторону ограды, когда поняла, что могу наесться досыта, и уже неважно было, что в миске, главное – горячее и много. В храме были хорошие дрессировщики, знали, что мясная каша в тот момент эффективнее хлыста и угроз. Да и чего будет бояться тот, кто еще вчера стоял на пороге смерти? И позавчера. И за день до этого. За проклятую бездну дней. Разве что подавиться едой, такой долгожданной, обильной, которую глотаешь, не жуя, движимый одной мыслью – утолить наконец голод.

И ласковый укоряющий взгляд Матери-жрицы сдерживал лучше угроз.

Нам так хотелось ей понравиться, но не потому, что она красива и милосердна, но потому, что стоит у котла. И значит, от нее зависит, будет ли добавка.