Невероятно насыщенная жизнь - [3]

— Обойдется, — говорит мальчишка, — вы не беспокойтесь, у меня и почище бывало. А вот ей, — он кивает в мою сторону, — ей бодяга поможет. Мне сейчас некогда, а вы, — он смотрит на папу, — пошлите кого-нибудь в аптеку. Вот его хотя бы, — он показывает на Витьку. — А то как она в школу-то пойдет?

Витька от неожиданности вынул палец из носу, разинул рот. Папа как-то странно крякнул и посмотрел на маму. Мама только развела руками.

— Ну, я пошел, — улыбаясь говорит белобрысый. — До свиданья.

— Спасибо, — растерянно говорит папа, — заходите.

— Спасибо, — говорит белобрысый, — на той неделе забегу.

В дверях он поворачивается и говорит мне:

— Маш, ты приходи часов в семь в садик на Некрасова. Дело есть.

— У-у-у-у… — говорю я.

Слышно, как хлопнула входная дверь. Мама встала с кресла и подошла к папе.

— Что это, Гриша? — слабым голосом спросила она.

— Ты не волнуйся, Оля, — ласково говорит папа, — я разберусь. Иди полежи, отдохни, — и он легонечко выпроваживает маму.

Папа поворачивается к Витьке.

— И вас, милостивый государь, попрошу, — он указывает на дверь.

— Вот, всегда выгоняют, — заныл Витька.

— Марш отсюда! — кричит папа и даже топает ногой. — Ты сегодня вел себя как не подобает вести себя мужчине. Нет! Скорее ты вел себя, как… как… старая сплетница и еще, еще, как… мелководный провокатор. Вон!

— Ну уж, сплетница, ну уж, про… провокатор, — ноет, скрываясь, Витька.

— Марш! — кричит папа и громко захлопывает перед Витькиным носом дверь. Некоторое время он ходит по комнате. Потом останавливается посередине и что-то уж очень спокойно говорит:

— Садись, Мария.

Ну! Добра теперь не жди — когда папа называет Витьку милостивым государем, а меня полностью — Мария, значит, он здорово сердится. А когда он здорово сердится, он может принять самое неожиданное решение, например, три месяца не пускать меня в кино или прийти в школу и попросить, чтобы ко всем моим общественным нагрузкам прибавили еще парочку. И прибавляют. В школе почему-то очень уважают моего папу.

— Итак, Мария, объясни, пожалуйста, что, собственно, все это означает? — говорит папа, когда я нехотя усаживаюсь на краешке стула. — Кто этот загадочный Семен?

— Да откуда я знаю, — говорю я чуть не плача.

— Так. Интересно. Я бы сказал, даже очень интересно. Он называет тебя по имени, он приносит тебе яблоки с распухшим носом…

Я не сдержалась и рассмеялась, потому что вдруг себе представила яблоки с распухшими носами. Папа сердито посмотрел на меня.

— Он с распухшим носом приносит тебе твои яблоки, — продолжает папа, — и, наконец, он назначает тебе свидание в семь часов вечера под часами…

— В садике, — неожиданно для себя говорю я, — на Некрасова…

— В садике, — соглашается папа. — Так вот. И ты утверждаешь, что совсем, то есть абсолютно незнакома с этим… молодым человеком, а между тем у тебя под глазом синяк… а у него распух нос.

— Почему абсолютно, почему абсолютно? — бормочу я, — я его знаю… то есть не знаю… ну: в общем, знаю… и не знаю…

— Мистика! — говорит папа и машет пальцем перед моим носом, — финтишь, Мария. Мария, не финти!

— Да я не финтю, я…

— Надо говорить — финчу.

— Ну, финчу.

— Ага, значит, финтишь.

— Да не финтю, — уже кричу я, — я сказала, что я не финтю, а финчу…

— Я и говорю — финтишь.

— Папа, — я стараюсь говорить спокойно, — папа, это ты мне сказал, что надо говорить — фин…чу, ну, вот я и…

— Словом, ты и тут фин… — но в этот день неожиданности сыпались, как из какого-то мешка. Не успел папа договорить — послышались три веселых звонка в передней. И я сразу выскочила открыть. В дверях стояла наша дворничиха Светлана — такая хорошенькая татарочка, а за ней какой-то огромный военный с погонами полковника.

— Папа дома, Машенька? — запела Светлана. — Вот этот товарищ, — она сделала глазки в сторону военного, — его разыскивает.

— Папа, — крикнула я, ужасно радуясь, что получила отсрочку, и удивляясь, кто бы это мог быть — у нас знакомых военных вроде бы и нет, вообще папа и по службе никакого отношения к военным не имеет — он преподает литературу в педагогическом институте.

— Папа! К тебе.

Папа вышел в переднюю и зажег свет.

— Кто там? — сердито спросил он. Увидел Светлану и улыбнулся. Между прочим, я еще давно заметила — он всегда ей улыбается.

— А, Светланочка, — ласково сказал он, — чем могу служить?

— Григорий Александрович, — опять запела Светлана, — вот товарищ военный разыскивает, ой как интересно, по всему Ленинграду одного своего товарища, он его, понимаете, с самой войны не видел. Зовут его Гриша Басов. Вот я и подумала, что, может…

— Я Басов, — сказал папа, и я увидела, что он волнуется. — Проходите, пожалуйста.

Полковник шагнул в переднюю. А дальше, дальше случилось такое, что я, наверное, до самой смерти не забуду и, как вспомню, мне реветь хочется.

Военный вошел в переднюю и уставился на папу, а папа уставился на него. Он был намного старше папы — голова у него была совсем седая и под глазами много мелких морщин, но он был красивый, настоящий офицер — это я сразу заметила. Они долго молча смотрели друг на друга, а у Светланы голова завертелась из стороны в сторону — то на папу, то на полковника. И я тоже пялила на них глаза и тоже почему-то волновалась так, что сердце чуть не выпрыгивало.