такой большой тематический бар с огромной вывеской снаружи «Крепкий дух Австралии», хотя, если честно, когда сидишь в этом баре, ощущения, что ты в Австралии, не возникает, и забыть, что на самом деле ты в Уотфорде, не получается, хотя, с другой стороны, что в этом плохого, если вам, как мне, например, нравится жить в Уотфорде, я хочу сказать, что некоторые люди счастливы тем, что у них есть, и я не вижу в этом ничего предосудительного, пусть даже поселиться в Уотфорде и не было моей
заветной мечтой, не было такого, чтобы, допустим, отец сажал меня на колени и спрашивал: «Сынок, а что ты собираешься делать, когда вырастешь?» — а я бы ему отвечал: «Знаешь, папа, моя цель — обзавестись жильем в Уотфорде», — нет, ничего подобного я не припоминаю, но опять же мой отец — не из тех людей, что сажают детей на колени, нежностей он не любит и проявлений чувств тоже, да и в целом, с тех пор как мне исполнилось… словом, с тех пор, как я себя помню, он не очень-то
присутствовал в моей жизни; ну да ладно, речь-то у нас об Уотфорде, так вот, если вы и не стремились всю свою жизнь поселиться в Уотфорде, то это еще не значит, что вы спите и видите, как бы убраться оттуда подобру-поздорову, и мы даже обсуждали эту тему пару лет назад с моим другом Тревором, Тревором Пейджем, — мы с ним дружим давно, еще с 1990-х, с той поры, когда я был торговым представителем игрушечной компании, о которой я вам говорил, я отвечал за Лондон и прилегающие графства, а Тревор работал в Эссексе и на Восточном побережье, но я ушел с этой работы через год или два, о чем я уже упоминал, Тревор же остался в той фирме, и мы по-прежнему дружили, а почему нет, если мы живем в двух улицах друг от друга, — и вот пару лет назад, когда мы выпивали в винном салоне Йейтса, Тревор вдруг заявил: «Знаешь что, Макс, я сыт по горло, задолбало меня все это», — «Что же тебя так задолбало?» — спросил я, и он ответил: «Уотфорд», я не поверил своим ушам: «Что?» — и он сказал: «Да, Уотфорд задолбал меня по самое не могу, меня от него тошнит, я прожил здесь восемнадцать лет, знаю этот городишко вдоль и поперек, так что, сам понимаешь, здесь меня уже ничто не удивит и не обрадует, больше скажу, если я не уберусь отсюда как можно скорее, то либо покончу с собой, либо сдохну от тоски и злобы», и, признаюсь, я был поражен, ведь я всегда думал, что Тревору и Джанис — это его жена, Джанис, — нравится Уотфорд, нравится безоговорочно, и дружба наша с Тревором во многом держалась на том, что мы оба неравнодушны к Уотфорду, да что там, мы
любили этот город, с ним связаны наши лучшие воспоминания и самые приятные моменты нашей дружбы, ведь мы оба женились, когда жили в Уотфорде, и наши дети родились в Уотфорде, вот я и решил в тот вечер, что Тревору спиртное ударило в голову и он слегка перегнул палку, и, помнится, я сказал себе: нет, он никогда не уедет из Уотфорда, болтать мы все горазды, но слово не воробей… или нет, не говори «гоп»… короче, я думал, что у Тревора ничего не выйдет, но, надо отдать ему должное, он оказался круче, чем я предполагал, и это был не пустой треп: раз Тревор сказал «пора валить из Уотфорда», так он и сделал, полгода не прошло, как они с Джанис переехали в Рединг, где Тревор нашел другую работу — очень хорошую работу, судя по всему, — в фирме, которая производит зубные щетки, а может, импортирует их, скорее импортирует из Америки, но торгует ими по всей Великобритании, и не какими-то обычными зубными щетками, но особенными, с инновационным дизайном, и не только щетками, но и зубными нитями, ополаскивателями и прочей продукцией для гигиены полости рта, а ведь это быстро растущий… Э, что такое?
Я вдруг почувствовал, что кто-то трогает меня за плечо. Повернув голову, я увидел стюардессу.
— Сэр, — она наклонилась ко мне, — мы должны кое-что сообщить вам, это касается вашего друга.
— Моего друга?
Сперва я не понял, о ком речь. Но потом сообразил, что она имеет в виду Чарли. Она была не одна, рядом стояли другая стюардесса и мужчина из обслуги. И все трое не улыбались. Я смутно припомнил, что несколько минут назад возникла какая-то суета, когда кто-то из них явился забрать поднос Чарли, но я был увлечен своим рассказом и не обратил внимания. В общем, они довели до моего сведения, что хотя точное время установить невозможно, если только на борту не найдется врач, но по меньшей мере уже минут десять, как Чарли мертв.
Инфаркт, разумеется. А что же еще.
Авиакомпания разобралась с ситуацией весьма деликатно, надо заметить. Через неделю после того, как я вернулся домой, мне прислали письмо с некоторыми пояснениями, и это было приятно, очень приятно. Они написали, что проблемы с сердцем у Чарли Хейворда начались десять лет назад — финальный инфаркт был третьим, — так что известие о его смерти не стало полной неожиданностью для его жены, хотя, естественно, она убита горем. У Чарли две дочери, обеим уже за двадцать. Его тело из Сингапура отправили обратно в Сидней, где он был кремирован. Однако, прежде чем вынести Чарли из самолета, требовалось сначала выпустить всех пассажиров, и Чарли временно оставили на своем месте. Его накрыли одеялом, а мне предложили пересесть в служебное помещение, рядом с кухонным отсеком, но я отказался: «Нет, спасибо, все нормально». Я счел, что это будет грубо и неуважительно по отношению к Чарли. Может, вы назовете это глупыми фантазиями, но у меня было такое чувство, что мой сосед был бы рад, узнай он, что я не бросил его.
