Невероятная частная жизнь Максвелла Сима - [63]

Опять загадочная фраза, но я не успел поразмыслить, что бы она значила. В гостиную вернулась мисс Эрит.

— Извините, но у меня не нашлось коробки. — Она волокла по полу большой черный мешок для мусора.

— Это что еще за х… — Я вовремя осекся, распахнул мешок и заглянул внутрь.

— Я не складывала их по порядку, ведь я понятия не имела, вернется ваш отец или нет. А он настоятельно просил почту ему не пересылать.

Мешок был под завязку набит почтовыми открытками с видами. Я вынул наугад несколько штук. Все они были посланы с Востока — из Токио, Палау, Сингапура… На всех справа значился отцовский адрес, написанный четкими печатными буквами, зато левая сторона была исписана неразборчивым мелким почерком. И внизу стояла одна и та же подпись: «Роджер».

— Минуточку, — сказал я, — что-то знакомое.

И я не врал: похожие открытки приходили на имя отца, когда мы еще жили в Бирмингеме. Мама или я поднимали их с коврика под дверью вместе с остальной почтой и молча клали на письменный стол отца, полагая, что он прочтет их, когда вернется вечером с работы. Как и все прочее в нашей некоммуникабельной семье, открытки мы вслух не обсуждали. Впрочем, однажды я таки спросил мать: «А кто такой Роджер?» — на что она ответила без затей: «Видимо, старый друг твоего отца». И больше на эту тему мы не обмолвились ни словом.

— Я уже видел этот почерк, — продолжил я. — И на таких же открытках. В семидесятых отец постоянно их получал.

— Обычно они приходят раз в месяц, — сказала мисс Эрит. — И больше никакой другой почты. Разве что реклама иногда.

— Я заберу их. Вы не против?

— Разумеется, нет. Ах да, ключи, пока я не забыла. Они на книжном шкафу, в вазочке для фруктов.

Я встал, чтобы достать ключи, и, поскольку уже был на ногах, сказал:

— Пойду загляну в квартиру. Он кое-что еще просил оттуда забрать. Управлюсь за две минуты.

Признаться, мне было страшновато входить в отцовскую квартиру, и я хотел разделаться с этим как можно быстрее. Оставив мисс Эрит и доктора Хамида попивать чай, я шагнул в мрачный коридор. На сей раз дверь открылась легко.

Вы когда-нибудь бывали в доме, где лет двадцать никто не жил? Если нет, вам будет трудно понять, что я ощутил. Тут я написал пару предложений, но потом удалил их — они не передавали атмосферу этой брошенной квартиры. Я употребил слова вроде «холодная, почти пустая, жуткая», а потом подумал: нет, не годится. Больше подходит другое слово — возможно, чересчур эмоциональное, — «мертвая». Вам кажется, я драматизирую? Ну и ладно. Пусть это слово звучит резковато, зато точнее определения для отцовской квартиры не подберешь. Вот так же выглядит жилище, чей хозяин давным-давно умер.

Не прошло и двух минут, как я почувствовал, что больше не могу там находиться.

В квартире было две спальни. Одна с узкой кроватью (накрытой матрасом, но без постельного белья), другую, поменьше, загромождали письменный стол и массивный книжный шкаф из ДСП, который отец явно собирал сам. И само собой, толстый слой пыли повсюду. На полках в шкафу осталось с десяток книг — тех, что отец не увез в Австралию, а в ящиках письменного стола я обнаружил какие-то бумаги и канцелярские принадлежности. Вожделенная папка лежала на третьей полке, найти ее не составило труда. Она была не синей, но голубой, а на корешок отец прилепил этикетку с надписью: «Два дуэта: Стихотворный цикл и мемуары». Этикетку он приклеил двусторонним скотчем, и полоски скотча проступали сквозь поблекшую, высохшую бумажку.

Я схватил папку и отправился на кухню. Там был маленький балкончик; не без усилий я повернул щеколду и распахнул дверь. Приятно было глотнуть свежего воздуха. С балкона я смотрел на поток автомобилей, бесконечно, бесцельно круживших по кольцевой дороге, а за дорогой до горизонта простирался сельский Стаффордшир — сероватая, со сглаженными неровностями, ничем не примечательная местность. Я разглядел трассу А5192, лентой уходящую вдаль, и мне вдруг нестерпимо захотелось ехать по этому шоссе, назад к автостраде, только я и Эмма, по направлению на север, по направлению к Кендалу, где сегодня вечером (какой же чудесный вечер ожидал меня, а до сих пор я отгонял все мысли о нем!) я наконец, после стольких месяцев, увижусь с Каролиной и Люси. Наверное, это самый важный вечер в моей жизни — в некотором смысле. По крайней мере, это шанс доказать — раз и навсегда, — что я не повторю ошибок моего отца и что мои отношения с дочерью держатся не только на обоюдном терпении и на том обстоятельстве, что некогда нас угораздило жить в одном помещении. Нет (молча, но яростно твердил я себе), я не закончу, как мой отец. И памятником мне не станет заброшенная, неуютная, нежилая квартира на унылой окраине провинциального городишки.

Исполнившись решимости, я закрыл балкон, пересек гостиную, с горечью оглядываясь по сторонам, а затем вышел вон, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Запирая за собой дверь, я испытывал огромное, необъяснимое облегчение, словно чудом вырвался из пасти судьбы, такой кошмарной и хваткой, что и не описать словами.

— Мы с Мумтазом как раз обсуждали, куда бы нам пойти пообедать, — сообщила мисс Эрит, когда я вернулся к ним и жадно глотнул еще не остывшего чая. — Не можем же мы отправиться туда, куда всегда ходим. Не знаю, что он себе думает, но я считаю, у нас свидание, и девушка ждет, что ее отведут в какое-нибудь особое место. — Она взглянула на голубую папку, лежавшую у меня на коленях. — Значит… вы нашли то, что искали?