Невероятная частная жизнь Максвелла Сима - [107]

— Вы уже почти справились, Максвелл. Почти справились. — Она погладила меня по руке и снова, уже окончательно, зашагала прочь, окликая на ходу своих девочек.

На пляже я просидел до заката.

Было любопытно наблюдать, как меняются краски на небе. Я впервые это видел. Серое медленно превращалось в серебристое, когда облака начинали рваться и пропускать блики уходящего солнца. Но довольно скоро они вспыхнули золотистым свечением и распались, удаляясь друг от друга все дальше, а солнечный свет слабел и угасал, пока небо не прочертили бледно-красные и голубые полосы. Люди по-прежнему приходили на пляж и уходили. Но в бассейне больше никто не купался. Длинный день потихоньку сворачивался.

Я уже скучал по Лиань. Уже терзался мыслью, что больше никогда ее не увижу. И по отцу я тоже скучал. Надо было ехать к нему — в конце концов, мне совсем скоро, буквально через пару часов, лететь в Лондон, — но что-то мешало. Я сидел как парализованный. Впрочем, настоятельной необходимости торопиться к отцу не было, ведь он возвращается в Англию. Скоро мы будем проводить много времени вместе — и хорошо проводить.

Но не мог же я сидеть на пляже до скончания веков. Я бы опоздал на самолет, кроме всего прочего. Пора было подниматься со скамьи. Но я чувствовал, что сперва должен кое-что сделать.

Мне было необходимо поговорить с одним человеком — срочно, немедленно. Необходимо позарез и даже более позарез, чем тогда, когда я в подпитии мотался по Кернгормским горам и вокруг свирепствовала метель, а мой мобильник разрядился.

Сейчас-то с телефоном все было в порядке.

Так что же удерживало меня?

Я был как Яньмэй, когда она стояла на бортике бассейна, собираясь с духом, чтобы нырнуть. Но в отличие от нее, я знал, что меня ждет, как только я нырну, как только наберусь мужества это сделать, — прохладная свежесть воды, неведомое прежде ощущение внутреннего покоя, чувство свободы…

Ты почти справился, Макс. Почти справился.

Который час в Лондоне? Разрыв во времени свелся к сущей ерунде за последнюю неделю. Британия перевела стрелки на час вперед в преддверии лета, а Австралия — на час назад в преддверии зимы? Или все наоборот? Ладно, какая разница. Итак, если в Сиднее сейчас пять часов, то в Лондоне… очень раннее утро. Слишком рано, чтобы звонить кому-нибудь? Трудно сказать. Для этого звонка конкретное время не имело никакого значения. Либо ему обрадуются, либо нет.

Я вынул телефон. Пробежался по списку номеров, пока не увидел нужное имя. Глубоко вдохнул и нажал кнопку вызова.

Длинные гудки звучали целую вечность. Он не ответит. Но он ответил.

— Алло? — сказал я. — Алло, это Клайв?

— Да-а. Боже правый… неужели это Макс?

— Точно. Я разбудил вас?

— В общем, да, разбудили, но ничего страшного. Пустяки. Это замечательно, что вы позвонили.

Одерните меня, если повторяюсь… но разве я не говорил вам, что первое, что я нахожу привлекательным в человеке в девяти случаях из десяти, это его голос?

√(-1)

На пляже я просидел до заката.

(Остановите меня, если с вас уже достаточно.)

Я наблюдал, как меняются краски на небе.

(Вам необязательно читать про это еще раз, если нет желания. История-то закончена.)

Я позвонил Клайву и понял, что все будет хорошо.

(Я долго шел к финишу. Спасибо всем, кто оставался со мной до конца. Правда, я очень признателен. И, должен добавить, восхищаюсь вашей стойкостью. Не часто такое встречается.)

А потом…

А потом на пляже появилась довольно большая компания. Семейная компания. И пришли они не от верфи в Мэнли, но с противоположной стороны, с запада, по тропе, что вела вдоль берега. Было их семеро. Муж, жена и две их дочки — этих я легко вычислил; что касается остальных, с ними было сложнее. Бабушка с дедушкой, наверное? Тетки, дяди, друзья семьи? Не могу сказать наверняка. Девочки, обе очень светлокожие, — младшая лет восьми, старшая двенадцати или тринадцати (почти ровесница Люси) — были одеты в легкие летние платья поверх купальников. Они побежали прямиком к морю и начали плескаться на мелководье. Их мать с длинными светлыми волосами подошла поближе к воде, чтобы присматривать за дочерьми; отец же, с сосредоточенным видом и словно не замечая ничего вокруг, на пляж не спустился, но побрел дальше по тропе. У него была седая голова, почти белая, а коричневому хлопковому пиджаку не удавалось скрыть тот факт, что с возрастом он несколько обрюзг. Издалека он напоминал кофе латте, когда его подают в высоких стаканах с небольшой выпуклостью посередине.

Незанятых скамеек вокруг было полно, но он их как будто не заметил и уселся прямо рядом со мной. В другое время такое навязчивое соседство меня бы покоробило, но сейчас я пребывал в расслабленном, всепрощающем, оптимистичном настроении и твердом убеждении, что отныне все только к лучшему, что бы со мной ни случилось. А кроме того, в синих глазах этого приятного незнакомца я углядел затаенную доброту и благожелательность. И если ему вздумалось побеседовать, я не откажусь.

— Привет, — поздоровался я.

— Привет, — отозвался он и добавил: — Как поживаете?

Это был один из тех бессмысленных вопросов, которые обычно не требуют ответа по существу. Но сегодня я решил пренебречь условностями и воспринять его всерьез: