Неверная - [38]

Эта история напугала меня: толпа людей, окровавленные простыни – чуть ли не изнасилование, происходившее с благословения семьи Сары. Мы с Хавейей ни на мгновение не могли себе представить, что подобное произойдет и с нами. Но для Сары брак означал именно это: физическое насилие и публичное унижение.

Сара говорила Хавейе:

– У меня не было детства. Они лишили меня жизни.

Абдалла приходился Саре кем-то вроде кузена и был на десять – пятнадцать лет старше ее. Несмотря на то что муж не поднимал на нее руку, она ненавидела его всем сердцем. В отместку она даже перестала заботиться о детях, называя их «его детьми». С девятилетней дочерью Хасной Сара обращалась как с рабыней. Хасна ходила за покупками, готовила, убирала, а Сара постоянно била ее и тратила все деньги мужа на наряды и косметику. Сара мне совершенно не нравилась.

* * *

Не только Хавейя сбилась с нелегкого, но ясного пути, уготованного нам мамой. В шестнадцать лет Махад бросил школу. Однажды он просто перестал туда ходить. Через несколько месяцев мистер Гриффин, директор, сказал маме, что теперь уже ничего не исправить: Махада исключили без права восстановления. Мама была в ярости, но Махад только фыркнул в ответ – он был уже слишком высоким и сильным, чтобы его можно было побить.

Рядом с Махадом не было отца, который мог бы помочь ему пройти через отрочество. Рядом были только друзья. Некоторые из них курили гашиш, пили пиво в барах и изображали крутых. Махад всегда был ближе всех к матери: она баловала его, готовила ему особые блюда. Но после того как мы перебрались в Кению, он вырос, стал сильнее и хитрее, почувствовав, что может больше не подчиняться ей. Строгие сомалийские обычаи казались совершенно бессмысленными, с точки зрения нормального парня, который проводит почти все свое время на улицах Найроби. В те годы ислам не привлекал его. Махад не был прилежен в учебе, но не хотел мириться с тем, что его оценки ниже, чем у других ребят, которых раньше он легко превосходил. Брат полностью сбился с пути.

Мама не знала, что станет с Махадом. И это была не единственная ее забота. Дом, который мы снимали в Кариокоре, продали, и нам в ближайшее время нужно было съехать оттуда. Арендная плата выросла, а у мамы почти не было денег – только то, что ей давали родственники отца из субклана Осман Махамуд. Каждый месяц она вынуждена была приходить к Фараху Гуре, одному из крупнейших бизнесменов Осман Махамуд в Найроби, и, делая вид, что не просит, с достоинством уведомлять его о том, что расходы на жизнь опять возросли. Мама не желала ютиться в тесной, шумной квартирке, как большинство остальных сомалийцев в Найроби. Она хотела жить в хорошем, чистом доме.

Фарах Гуре был добр, но его щедрость была небезгранична. В конце концов он прямо сказал маме, что ей придется переехать в квартиру. Мы были не единственной семьей, оставшейся без отца, и Фарах Гуре не мог позволить себе оплачивать нам еще более дорогое жилье.

В декабре 1985 года из Могадишо к нам приехал дядя Мухаммед, мамин старший брат. К этому времени наши дела шли из рук вон плохо, так что его приезд был будто глоток свежего воздуха в жаркий день. Дядя Мухаммед был рослым и энергичным, очень похожим на маму, только гораздо выше и жизнерадостнее, чем она.

Дядя привез нам вести об отце и ДФСС: лидеры движения предали его и получали посты в правительстве Сиада Барре. По вечерам, когда мы уже были в своих комнатах, снизу до нас часто доносилось неразборчивое бормотание взрослых. Хавейя бегала подслушивать. Однажды она зашла в спальню с широко раскрытыми глазами и прошептала:

– Айаан, у нас есть сестра. Абех взял себе другую жену, у него теперь еще одна семья.

Я прокралась к лестнице и прислушалась. Действительно, дядя Мухаммед говорил о том, что отец живет в Эфиопии с новой женой и у них общий ребенок.

На следующее утро я подошла к маме и спросила:

– У Абеха теперь новая жена? Но мне ответила бабушка.

– Мы не будем обсуждать жен твоего отца, – высокомерно сказала она. – Мужчины женятся, это всем известно. Никто не скажет о моих дочерях или внучках, что они ревнивы.

В нашем клане ревность считалась унизительной и настолько постыдной, что о ней нельзя было даже заикнуться. Поэтому я знала, что не следовало задавать вопросов на эту тему, и все же спросила:

– Значит, у нас есть сестра? Сколько ей? И снова мне ответила бабушка.

– Ей, должно быть, сейчас девять, – произнесла она небрежно, хотя в ее голосе чувствовалось напряжение.

Тут мама обернулась и сдавленно сказала:

– Нет, я думаю, года три или четыре.

Воцарилась тишина: мы все стали мысленно вести подсчеты. Видимо, отец женился на ней в 1981 году, сразу после того, как оставил нас, или, возможно, несколькими месяцами позже.

Я подумала о том, как отец оставил первого ребенка, потом нас, а теперь у него родилась еще одна дочка, которую он наверняка тоже бросит. Меня вдруг охватила жалость к маме. Сколько у нее было забот: она искала нам подходящее жилье, была вынуждена принимать подачки от членов клана ее мужа, разбираться с непутевым Махадом и беспокоиться о сумасбродной Хавейе. Если бы отец был с нами, ничего этого не случилось бы.