Неверная - [34]

Сестра Азиза напомнила нам об ангелах, о которых нам рассказывали в школе в Саудовской Аравии. Они парят у нас за плечами, слева и справа, и записывают мысли, намерения, идеи – как хорошие, так и плохие. Даже если мы покрываем себя и молимся, этого недостаточно для того, чтобы порадовать Господа. Самое главное – это намерение. Если ваш разум блуждает, если вы совершаете молитву по неверным причинам, Аллах и ангелы заглянут в ваше сердце и поймут это.

Мы много слышали об аде. В основном в медресе рассказывали именно о нем и о том, за какие прегрешения могут отправить туда. Муки ада расписаны в Коране очень подробно: язвы, кипящая вода, слезающая кожа, горящая плоть, вываливающиеся внутренности – вечный огонь, сжигающий снова и снова. Эти подробности довлели над нами, принуждая к покорности. Проповедник, на уроки которого мы с Хавейей теперь ходили по субботам, выкрикивал запреты и правила, порой приходя в экстаз:

– Ты отправишься в ад! И ты тоже! ТЫ и ТЫ! Если только вы НЕ…

В Коране у ада есть семь врат. Жар и боль бесконечны, а жажда так сильна – сильнее любой земной жажды, – что вы молите о воде, но вам в рот льют только кипящие соки вашего тела. Вы мечтаете о рае, но он остается недостижимым. Ужасный, похожий на пустыню ад мы представляли себе гораздо ярче, чем рай. В Коране рай – это прохлада, свежий ветер, вкусные напитки; все это было заманчиво, но довольно туманно.

Конечно, сестра Азиза верила в существование ада, но, в отличие от других проповедников, она не делала упор на страх. Она говорила, что выбор за нами. Мы могли склониться перед чистотой и светом Господа и попасть в рай – или пойти по неверной тропе.

Ее уроки были убедительны, но я обратилась не сразу. И что было замечательнее всего в сестре Азизе – она не возражала. Она не возражала, если мы не носили под юбкой белые штаны, чтобы скрыть ноги. Не возражала, если мы не молились пять раз в день. Сестра Азиза всегда говорила, что Аллах не хочет, чтобы мы что-то делали – даже молились – без внутреннего намерения. Ему нужна искренняя, глубокая покорность – вот в чем подлинный смысл ислама.

– Аллах и Пророк Мухаммед велят нам одеваться так, – говорила она. – Но вы должны пойти на это, только когда будете готовы, ведь если вы начнете, а потом передумаете – это будет еще больший грех. Когда придет время, вы сами сделаете такой выбор – и уже не отступите.

* * *

По выходным Махад часто приводил в гости двух лучших друзей. Они оба были кенийцы, но брат не хотел говорить маме, что дружит только с местными ребятами – она не пустила бы их в дом. Поэтому Махад сочинил историю о том, что его друг, которого на самом деле звали Кеннеди, – сомалиец по имени Юсуф. Якобы он приехал из Восточной Кении, где уже никто не говорил на сомалийском. Против этого мама особо не возражала, к тому же с другом Махад оставался дома под ее присмотром. (Она как-то терпела и второго друга, Олуло, чья внешность была настолько типично кенийской, что брат не мог выдать его за сомалийца.)

Поздно вечером, когда ребята приходили домой, я обычно готовила завтрак, и заодно накрывала им ужин. Юсуф был милым, хорошо относился ко мне, нам было весело – мы шутили весь вечер, поддразнивали друг друга. Поначалу мы с Юсуфом никогда не оставались наедине, но потом стали время от времени сталкиваться на кухне. Юсуф стал приходить и тогда, когда Махада не было дома, делая вид, что ищет его. Он часто, смеясь, говорил, что на самом деле его зовут Кеннеди и он кениец, но, конечно, я ему не верила. Я знала, что нравлюсь Юсуфу, и мне было приятно. Мы не прикасались друг к другу, не делали никаких намеков, но от его многозначительных взглядов у меня подгибались колени.

Сестра Азиза никогда не говорила нам напрямую, что мы должны одеваться, как она, не ходить в кино и не общаться с мальчиками. Она только читала суры Корана, пользуясь англоарабским изданием, чтобы нам было понятно. А потом поясняла: «Я не заставляю вас вести себя именно так. Я только говорю вам то, что велит Аллах: избегайте греха».

И я точно знала, что, когда сестра Азиза говорила о грехе, она имела в виду то чувство, которое я испытывала к Юсуфу, это внезапное томление, внутренний трепет. Ночью я думала о том, что хочу выйти замуж за Юсуфа, когда вырасту. Я пыталась придать своему чувству такую форму, чтобы оно перестало быть греховным.

Однажды вечером Юсуф спросил, не хочу ли я сходить с ним в кино. Мое сердце забилось часто-часто, потому что это было строго запрещено, и я ответила – да. Мы договорились встретиться в парке Ухуру, на другом конце Найроби, чтобы никто из соседей нас не увидел. Я надела короткое платье – тогда оно казалось мне коротким, до колен, – и впервые воспользовалась дезодорантом. Я чувствовала себя распутницей.

Потом я села в матату, дребезжащий кенийский микроавтобус, и одна поехала на встречу. Юсуф уже стоял там, возле озера, как мы и договаривались. До начала фильма оставался еще час. Мы гуляли, разговаривали, и тут Юсуф взял меня за руку. Когда он коснулся меня, мое сердце забилось так громко, что, казалось, прохожие слышат его стук.