Невенчанная губерния - [8]
За первые десять лет службы Иван отправил ей десятка полтора писем и ещё меньше получил ответов…
С началом Крымской войны их полк перебросили под Севастополь. Иван в составе полковой батареи принимал участие в сражении при Альме. В этом бою погибло много пушкарей, на подмогу им были брошены и ездовые, и офицерские денщики, и все, кто имелся под рукой. Вражеские снаряды разбили и несколько пушек. Иван получил ранение в голову. Когда армия адмирала Меншикова отступила к Бахчисараю, часть раненых, в том числе и Иван Чапрак, остались в осаждённом Севастополе.
Рана была не опасная для жизни — осколком оторвало часть уха и выдрало клок кожи над ним. Врачи определили лёгкую контузию. Через несколько дней Иван уже помогал таскать раненых, потом его включили в похоронную команду, где тоже пробыл недолго — откомандировали на артиллерийскую батарею, что обороняла Корабельную сторону. Потери в войсках были огромные, но его Бог миловал.
Только здесь он впервые за долгие годы службы ощутил великое чувство солдатского братства, взаимовыручки. Даже офицеры стали как бы вровень с ними, потому что вражеские бомбы и штуцерные пули не делали различия в чинах… А осенью на бастионах Корабельной стороны стали набирать охотников для ночных вылазок по вражеским тылам. Иван вызвался тоже.
Их группу, которая состояла в основном из матросов, возглавлял тщедушный мичманок, почти мальчишка, но фактически командовал ею, особенно когда покидали свои позиции, канонир Глухов — разбитной матрос, знавший наизусть все окрестные балки, ручьи и овраги. С этой группой Иван несколько раз ходил в расположение вражеских войск. Вели разведку, дважды захватывали пленных, жестоко расправлялись с небольшими группами противника. Но однажды и сами попались, да так, что из восьми человек вырвались только трое. Погиб и Глухов. Раненого мичмана Иван вынес на себе — тащил кружным путём несколько вёрст.
Его наградили медалью «За храбрость», но получил её уже в госпитале, после второго ранения. В реляции о представлении к награде, кроме описания его подвига, указывалось, что рядовой Иван Власов Чапрак за семь месяцев участия в боях совершил то-то и то-то… Впоследствии оказалось, что самые важные слова, вписанные в реляцию, были не те, которые говорили о подвигах, а эти самые семь месяцев. Потому что после оставления Севастополя, когда его защитники по наплавному мосту перешли Северную бухту и соединились с полевой армией, вышел Высочайший манифест государя-императора. Среди прочего в нём говорилось, что всем защитникам Севастополя, которые остались в живых, каждый месяц участия в его обороне засчитывать за год службы.
И тут у Ивана появилась надежда. Выходило, что если к двенадцати годам, которые он уже отслужил, да прибавить ещё семь… Но лучше бы эта надежда не приходила, потому что с её появлением служба стала невыносимой. К этому времени он снова был в своём полку, заново восстанавливал растерянный реманент. А в войсках шла большая чистка. Калек и стариков списывали, многие части расформировывали, создавали полки на новый лад. Громоздкая и плохо вооружённая Российская армия со скрипом перестраивалась, учитывая тяжёлые уроки войны.
В этот первый послевоенный год от тоски Ивана спасала работа. В кузне приходилось делать всё: от простого гвоздя и уздечки до тележных осей, шин и деталей пушечных лафетов. Младшие командиры называли его Иваном Власычем, а один суровый взгляд воспринимался подмастерьями как боевая команда.
В феврале 1858 года вышел ещё один (и тоже Высочайший) манифест государя-императора, которым 25-летний срок службы для нижних чинов (бессмысленный, в общем-то срок, потому что редко кому удавалось отслужить его, а если и удавалось, то это были уже не солдаты, а обуза для армии) — сокращался до двадцати, после чего нижние чины увольнялись на пять лет в отпуск. Предполагалось, что в случае надобности их можно будет ещё взять под ружьё. Но только предполагалось…
Ивана эта весть о Манифесте ошарашила. Получалось, что он отслужил даже лишние, против 20-летнего срока, четыре месяца! Забегал он сначала к полковому артиллерийскому каптенармусу, а потом к писарю. Но его охладили быстро. Манифест, мол, документ «вообще», а в полк ещё должны прислать приказ да разъяснения к нему. Но и потом, мол, делов будет много, всем сразу бумаги не выправишь, а таких, как он, не один десяток наберётся.
И вот тут уж потянулись самые мучительные дни. Время ползло до того медленно, вроде бы безотрывно смотришь на часовую стрелку. От утра до вечера проходила целая вечность. Весной уже казалось, что вот завтра, и уж никак не позже послезавтра, и ему выправят бумаги. Но пришел приказ о переводе полка из Таврии на Кавказ, и старшему кузнецу сказали, что до прибытия на новое место расположения он и думать не смеет об увольнении. Потому как переправить такое хозяйство своим ходом за тыщу вёрст — хлопот всем хватит, а кузнецу — особенно.
Лишь в конце лета, на второго Спаса, покинул он свой полк, получил подорожные из расчёта шестнадцать копеек на день, из полковой кассы — жалованье по 2 рубля 68 копеек за каждый год службы, за вычетом небольших сумм, потому как на вино он не тратился. На прочую же мелочь, особенно в последние годы, он всегда имел живую копейку: кому бритву сделает, а кому табакерку или те же подковки железные…
На берегу Южного Буга располагалась ставка Гитлера «Вервольф». А вокруг, на временно оккупированной фашистами территории, разгоралась партизанская война. В повести Петра Кугая, командира партизанского отряда имени Ленина, и писателя Станислава Калиничева нет вымышленных героев. Бывшие партизаны и подпольщики помогли авторам объективно, с документальной точностью воссоздать события грозных лет, принести дань глубокого уважения своим боевым друзьям.
Произведение «Малюта Скуратов» стало первым историческим романом Николая Гейнце. В центре повествования – жестокий любимец грозного царя Ивана IV, наводящий ужас на современников, – Григорий Скуратов-Бельский, прозванный Малютой Скуратовым. Царский опричник, воспылавший страстью к дочери почтенного княжеского семейства, пытается завладеть ею, не разбирая средств, проливая кровь ни в чем не повинных людей. Глубоко раскрывая истинные мотивы безрассудства Малюты, автор придает образу темной личности русской истории человеческие черты.
Документальная повесть посвящена жизни и творчеству основателя армянской национальной классической музыкаль¬ной школы Комитаса. В самой судьбе Комитаса, его жизненном пути, тернистом и трагическом, отразилась целая эпоха истории армянского народа. В книжке автор прослеживает страницы жизни композитора, посвященной служению родному народу, — детство, становление мастерства, а также ту среду, в которой творил композитор.
Попаданец Юра Серов познакомился со странными профессорами-историками и попал в историю. В очень странную историю, где реальность переплетается с вымыслом, а вымысел так и норовит стать неоспоримой истиной. Как разобраться? Как понять, что в Истории ложь, а что — правда? Как узнать, где начинается сказка, а где она заканчивается? Просто! Надо поставить мысленный эксперимент!
Повести и рассказы советского писателя и журналиста В. Г. Иванова-Леонова, объединенные темой антиколониальной борьбы народов Южной Африки в 60-е годы.
Действие романа относится к I веку н. э. — времени становления христианства; события, полные драматизма, описываемые в нем, связаны с чашей, из которой пил Иисус во время тайной вечери, а среди участников событий — и святые апостолы. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне.
Данная книга посвящена истории Крымской войны, которая в широких читательских кругах запомнилась знаменитой «Севастопольской страдой». Это не совсем точно. Как теперь установлено, то была, по сути, война России со всем тогдашним цивилизованным миром. Россию хотели отбросить в Азию, но это не удалось. В книге представлены документы и мемуары, в том числе иностранные, роман писателя С. Сергеева-Ценского, а также повесть писателя С. Семанова о канцлере М. Горчакове, 200-летие которого широко отмечалось в России в 1998 году. В сборнике: Сергеев-Ценский Серг.