Неведомые поля (сборник) - [6]

Лила вдруг закинула назад голову и мощно, с подвыванием выдохнула воздух. Кошка беззвучно зашипела и смылась в ванную комнату.

— Звоню, чтобы заманить вас к себе в эту пятницу, — продолжала миссис Браун. — Ко мне собирается пара старых друзей, и что если не будет никого помоложе, мы так и просидим весь вечер, разговаривая о том, по какой причине у Прогрессивной партии ничего не клеится. Они из этих, знаете, закаленные левые. Так что если тебе удастся уговорить нашу девушку, чтобы она провела вечерок в Скуоресвилле…

— Я у нее спрошу.

«Как она это делает, жуткая баба? — думал он. — Каждый раз, разговаривая с ней, я ощущаю себя женатым человеком. И ведь вижу ее насквозь и ничего не могу поделать.»

— Утром переговорю с ней, — сказал он.

Лила дергалась в лунном свете, то ли танцуя, то ли пытаясь не утонуть.

— А, — сказала миссис Браун. — Ну да, конечно. Пусть она мне перезвонит.

Она вздохнула.

— Это такое утешение, знать, что ты рядом с ней. Спроси, не будет она против, если я приготовлю фондю.

Волчица из Лилы получалась красивая: высокая, широкогрудая для самки, движущаяся легко, будто вода, стекающая по скале. Темно— бурая, при определенном освещении отдающая в красноту шкура с белыми пятнами на груди. Глаза бледно-зеленые

— такой цвет приобретает небо, когда близится ураган.

Обычно Лила убегала, едва завершив превращение, потому что не любила показываться ему в волчьем обличьи. Но сегодня она неторопливо приблизилась к Фарреллу, двигаясь как-то странно, чуть ли не приволакивая задние лапы. Она подвывала, негромко и тонко, и смотрела мимо него.

— В чем дело? — глупо спросил он.

Волчица заскулила, улезла под стол и принялась тереться боком о ножку. Потом улеглась на пол, перекатилась на спину, при этом звук, трепетавший в ее горле, обратился в странный тоскливый тонкий вопль — не в вой охотящегося волка, а в призывную трель, становящуюся дыханием.

— О Господи, перестань! — с трудом выговорил Фаррелл. Но волчица села и снова завыла, и откуда-то с берега реки ей ответила собака. Волчица помахала хвостом и заскулила.

Фаррелл сказал:

— Ужин будет готов ровно через две минуты. Что с тобой такое?

Из квартиры вверху послышалась топотня, приглушенные испуганные голоса. Еще одна собака завыла, уже поближе, и волчица немного придвинулась к окну, извиваясь, не отрывая зада от пола, словно пытающийся улепетнуть, еще не научившийся ходить младенец. Она через плечо оглянулась на Фаррелла, ее колотила буйная дрожь. Повинуясь внезапному порыву, он схватил телефонную трубку и позвонил ее матери.

Глядя, как волчица, раскачиваясь и стеная, ползет по полу, он описал ее действия миссис Браун.

— Я ее никогда еще такой не видел, — сказал он. — Не понимаю, что с ней.

— О мой Бог, — прошептала миссис Браун. И объяснила ему — что.

Фаррелл молчал, и миссис Браун зачастила:

— Этого уже так давно не случалось. Шехтман дает ей таблетки, они наверное кончились или она их забыла принять, она всегда все забывала, с раннего детства. Вечно оставляла термосы в школьном автобусе, а на уроки фортепиано…

— Лучше бы вы мне раньше сказали, — откликнулся Фаррелл. Он с опаской подступал к открытому окну. Зрачки волчицы пульсировали в такт ее учащенному дыханию.

— Да разве о таком рассказывают! — подвывала у него в ухе мать Лилы. — Как, по-твоему, я себя чувствовала, когда она притащила домой своего первого ухажера…

Фаррелл уронил трубку и рванулся к окну. Он когда-то занимался бегом в закрытых помещениях, так что мог бы и успеть, но волчица повернула к нему морду и рыкнула так грозно, что он отпрянул. Когда он достиг окна, волчица была уже двумя площадками пожарной лестницы ниже, а на улице кто-то нетерпеливо подтявкивал, ожидая.

Миссис Браун, кружась и раскачиваясь над самым полом, услыхала далекий вопль Фаррелла, немедленно сменившийся гулкими ударами в дверь. Незнакомый надорванный голос орал в промежутках нечто неразличимое. Мимо трубки громко протопали ноги, Фаррелл открыл дверь.

— Моя собака, моя собака! — скорбно взвыл незнакомый голос. — Моя собака, моя собака, моя собака!

— Мне очень жаль вашу собаку, — сказал Фаррелл. — Слушайте, уйдите, пожалуйста. Я должен сделать кое-какую работу.

— Работу, — сказал голос. — Я тоже мою работу знаю.

Голос стал выше и рассыпался иноязычными словами, среди которых английские торчали, будто обломки костей:

— Где она? Где? Она убила мою собаку.

— Ее здесь нет, — на последнем слове изменился и голос Фаррелла. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он прозвучал снова: — А вот это вам лучше убрать.

Затем миссис Браун услышала вой, услышала так ясно, как будто волчица пробегала под ее окном: одинокий и неутоленный вой, перемежающийся чем-то похожим на задыхающийся смешок. Незнакомый голос перешел на визг. Миссис Браун различила несколько раз повторенные слова «серебряная пуля». Дверь захлопнулась, открылась и захлопнулась снова.

Никто из знакомых Фаррелла не обладал присущей ему способностью заново просматривать собственные сны, пока те еще длятся: останавливать сновидение в самом его разгаре, сколь бы пугающим — или чарующим — оно ни было, и прокручивать снова и снова, изучая его, пока самая страшная из лент не становилась совершенно безопасной и невыносимо привычной. Такой, примерно, оказалась ночь, которую он провел, гоняясь за Лилой.