Неведомое путешествие. За пределы последнего табу - [8]

Все они были злы на меня, но не могли ничего сказать. Старик, закрыв глаза, улыбнулся и сказал:

— Очень жаль, что я никогда тебя не слушал. Я чувствую такую легкость и освобождение от бремени. Я чувствую себя таким бесстрашным; во мне не только нет страха, но даже любопытно умереть и увидеть тайну смерти.

Он умер, и у него на лице осталась улыбка.

У смерти много лиц

В истории человеческого ума можно найти три выражения смерти. Одно — выражение обычного человека, который живет привязанным к телу, который никогда не знает ничего большего, чем удовольствие еды или секса, вся жизнь которого была не более чем едой и сексом; который наслаждался едой, наслаждался сексом, и его жизнь была очень примитивна; его жизнь была очень груба, и он жил на задворках своего дворца, никогда не входя в него, и думал, что в жизни больше ничего нет. В момент смерти он попытается цепляться. Он будет сопротивляться смерти, и бороться со смертью. Смерть придет как враг.

Поэтому все общества в мире изображали смерть как что-то темное и дьявольское. В Индии говорят, что посланец смерти очень уродлив — темный, черный, и что он приходит, сидя на очень большом безобразном буйволе.

Это обычный подход. Эти люди упустили; они не смогли узнать всех измерений жизни. Они не смогли коснуться глубин жизни, не смогли долететь до высот жизни. Они упустили ее многообразие и благословение.

Затем есть второй вид выражения. Поэты и философы иногда говорили, что в смерти нет ничего плохого, что в смерти нет ничего злого; это просто отдых — полный отдых, почти как сон. Этот подход лучше первого. По крайней мере, эти люди познали что-то за пределами тела, они познали что-то от не-ума. У них были не только еда и секс; вся их жизнь была не только поглощением пищи и воспроизведением. У них есть некоторая утонченность души; они немного более аристократичны и культурны. Они говорят, что смерть подобна великому отдыху; человек устает, входит в смерть и отдыхает. Она приносит отдых. Но и они далеки от истины.

Те, кто познал жизнь в ее глубочайшей сердцевине, говорят, что смерть божественна. Это не только отдых, но и воскресение, новая жизнь и новое начало; открывается новая дверь.

Когда суфийский мистик, Баязид, умирал, люди, которые собрались вокруг него, — его ученики — внезапно были удивлены, потому что, когда пришел его последний момент, он стал сияющим, ярко сияющим. У него была прекрасная аура. Баязид был красивым человеком, и его ученики всегда чувствовали ауру вокруг него, но никогда не видели ничего подобного. Такой сияющий!

Они спросили:

— Баязид, скажи нам, что с тобой случилось. Что с тобой происходит? Прежде чем уйти, дай нам свое последнее послание.

Он открыл глаза и сказал:

— Бог приветствует меня. Я иду в его объятия. До свидания!

Он закрыл глаза, и его дыхание прекратилось. Но в тот момент, когда его дыхание прекратилось, произошел взрыв света. Комната наполнилась светом, потом свет исчез.

Если человек узнал трансцендентальное в себе, то смерть — не что иное, как еще одно лицо божественного. Тогда в смерти есть танец.

Иллюзия смерти — это социальное явление. Это нужно рассмотреть немного подробнее.

Ты видишь, что человек умирает, и думаешь, что он умер. Так как ты сам не умер, у тебя нет права думать таким образом. Очень глупо с твоей стороны заключать, что этот человек умер. Вот все, что тебе следовало бы сказать:

— Я не могу определить, тот ли это самый человек, и остался ли он таким же, как я знал его раньше.

Если сказать больше, это опасно, и это пересекает границы достоверности.

Вот все, что следовало бы сказать:

— До вчерашнего дня этот человек говорил, теперь он больше не говорит. Раньше он ходил, теперь он больше не ходит. Того, что я до вчерашнего дня понимал как его жизнь, больше не существует. Если есть какая-то жизнь за пределами этого, тогда пусть так и будет; если ее нет, да будет так.

Но говорить, что «этот человек умер», значит заходить немного слишком далеко; это значит, уходить за пределы действительного. Следовало бы просто сказать: «Этого человека больше нет среди живых». В том смысле, в котором человек знал, что у кого-то есть жизнь, ее больше нет.

Такого рода негативное утверждение справедливо: того, что мы знали как его жизнь — его борьбы, любви, еды и питья, — больше нет, но говорить, что этот человек мертв, значит делать очень позитивное утверждение. Мы не просто говорим, что того, кто присутствовал в этом человеке, больше нет, мы говорим, что случилось нечто большее и превышающее это: этот человек мертв. Мы говорим также, что случилось явление смерти. Может быть справедливым, если мы скажем, что вещи, которые происходили вокруг этого человека, больше не происходят. Мы говорим не только это, но и то, что к этому добавлено новое явление: этот человек тоже мертв.

Мы, те, кто не мертв, мы, те, кто ничего не знает о смерти, окружающая человека толпа, объявляем его мертвым! Толпа определяет смерть человека, даже не спрашивая его, даже не давая ему в этом права голоса! Это все равно, что одностороннее решение в суде; вторая сторона отсутствует. У этого бедняги не было даже шанса сказать, действительно ли он мертв. Вы понимаете, что я имею в виду?