Неведомое - [6]

Я вовсе не намерен бросать камни в Лавуазье или в кого бы то ни было, — я только восстаю против тирании предрассудков. Люди не верили, не хотели верить, чтобы камни могли падать с неба. Это казалось противным здравому смыслу. Например, Гассенди был одним из самых независимых и просвещенных ученых XVII столетия. В 1627 году в Провансе упал аэролит весом в 30 килограммов при совершенно ясной солнечной погоде; Гассенди видел этот камень, прикасался к нему, рассматривал — и все-таки приписал его происхождение неведомому вулканическому извержению.

Профессора-перипатетики времен Галилея с апломбом утверждали, что на Солнце не может быть пятен.

Фигуры на Брокене, фата-моргана, миражи отрицались множеством разумных людей до тех пор, пока они не были объяснены строго научно.

История прогресса науки показывает нам постоянно, что великие и плодотворные результаты иногда проистекают из самых простых и будничных наблюдений. В области научных исследований ничем нельзя пренебрегать. Какой удивительный переворот произошел в современной жизни благодаря электричеству: телеграф, телефон, электрическое освещение; быстрые, легкие моторы и так далее. Не будь электричества, народы, города, нравы были бы совсем другими. А между тем колыбель этой благодетельной феи была скромно скрыта в первых, едва брезжущих лучах зарождающейся зари. В ней можно было различить лишь мутный зародыш; честь и слава прозорливым глазам, сумевшим уловить его и обратить на него внимание всего мира.

Все, конечно, помнят знаменитый бульон из лягушек, приготовленный для г-жи Гальвани в 1791 году. Гальвани женился на хорошенькой дочери своего бывшего профессора, Лючии Галеоцци, и нежно любил ее. Она заболела чахоткой и умирала в Болонье. Врач предписал ей питательный бульон из лягушек, кушанье очень вкусное, надо заметить. Гальвани непременно пожелал приготовить его собственноручно. Сидя на своем балконе, он очистил несколько штук лягушек и развесил их нижние конечности, отделенные от туловища, на железную решетку балкона при помощи медных крючков, употреблявшихся им при опытах. Вдруг он заметил с немалым удивлением, что лапки лягушек конвульсивно содрогаются каждый раз, когда случайно прикасаются к железу балкона. Гальвани, бывший в то время профессором физики в Болонском университете, подметил это явление с редкой сметливостью и вскоре открыл все условия для его воспроизведения.

Если взять задние лапки со снятой кожей, можно заметить чресленные нервы. Обернув обнаженные нервы лапок в жесть и поставив сами лапки на медную полосу, надо привести жестяную пластину в соприкосновение с медной. В результате мускулы лапок сократятся и пластинка, в которую они упираются, опрокидывается с порядочной силой. Вот опыт, на который Гальвани напал совершенно случайно; отсюда открытие, носящее его имя — гальванизм, впоследствии породившее Вольтов столб, гальванопластику и другие применения электричества.

Наблюдения болонского физика были встречены хохотом, и только несколько серьезных ученых оказали им должное внимание. Бедный ученый сильно огорчился: "На меня нападают, — писал он в 1792 году, — две совершенно различные секты: ученые и невежды. И те и другие смеются надо мной и называют лягушачьим танцмейстером. А между тем я убежден, что открыл одну из сил природы".

Примерно в то же время Академия Наук и медицинский факультет в Париже настойчиво отрицали животный магнетизм. Убедить их (да и то еще с грехом пополам) могла только замечательная безболезненная операция, сделанная Жюлем Клокэ, удалившим раковую опухоль на груди у женщины, предварительно замагнетизированной. Такие же затруднения и сомнения встретило открытие кровообращения.

Почти всех изобретателей постигает та же участь, — изобретателя пароходов, газового освещения, железных дорог и т. п. При начале строительства железных дорог некоторые инженеры утверждали, что паровики не смогут двигаться, и что колеса их будут вращаться, не сходя с места. В палате депутатов в 1838 году Араго охлаждал рвение сторонников нового изобретения, говорил о косности материи, об упорстве металлов, о сопротивлении воздуха. "Скорость будет велика, очень велика, но не настолько, как надеются. Это не пустые слова. Толкуют о развитии транзита. В 1836 году общий доход с транзита во Франции равнялся 2803000 франков. Если бы весь транзит производился при помощи рельсов и локомотивов, то эта сумма в 2803000 франков сократилась бы до 1502000 франков. Это составило бы в год на 1751000 франков меньше прежнего дохода. Страна потеряла бы две трети общей стоимости транспорта при посредстве ломовых. Остерегайтесь воображения, — это сумасшедший, забравшийся в ваш дом! Два параллельных железных прута не дадут новой физиономии Гасконским ландам"! И вся речь была в том же тоне. Как мы видим, когда дело касается новых идей, то самые просвещенные умы могут впасть в заблуждение.

А вот отзыв Тьера: "Допускаю, — говорил он, — что железные дороги представят некоторые выгоды для перевозки пассажиров, если только движение ограничится несколькими короткими линиями, сходящимися к большим городам, как, например, Париж. Длинных протяжений вовсе не нужно". Прудон говорил: "Пошло и смешно воображать, будто железные дороги могут содействовать циркуляции идей".