Неуставняк-1. Книга 1 - [39]

Шум падающего тела и стон Жени были ответом на его движение.

– Тебя, маломерок, спасают твои погоны, а я не имею права уронить честь сержантского состава даже в лице твоих подчинённых. Клади зуб на стол и слушай меня дальше.

После короткой паузы Лёня продолжил.

– Вот тут, калека, твой приговор лет на десять, и если ты, подруга, продолжишь издеваться над своими или чужими подчинёнными, я пугать тебя не буду и бегать за тобой не стану, просто вот эту предсмертную записку пошлю в прокуратуру. И запомни, ваши понтонёры стоят рядом с нашими связистами. Если мне промаячут, что у вас беспредел, тебе не жить. Теперь главным в части по беспределу будешь ты. Понял!?!

– Понял. – Голос Жени дрожал и был еле слышен.

– Вы поняли мою мысль? – Лёня сделал паузу.

– Да, поняли, – недружно ответили Женины соратники по командному составу.

– Теперь так, мы вашим бойцам отдаём остатки нашей каши! У вас, недоноски, мы изымаем всю тушёнку и также поменяем на кашу. И чтоб эта каша была на столах ваших бойцов. Вот ты, – он вытащил из толпы притихших новобранцев Лёшу, – ты будешь каптёром, чтобы всё выдавал по справедливости. Куделин, ты всё слышал?!

– Так точно!

– Приступай!

Он вместе с отрядом сержантов удалился в пределы наших границ, а я остался на оккупированной территории наводить продовольственный порядок.

Когда я заглянул в сержантское купе, то увидел плачущего сержанта с фингалом от старой схватки и разбитыми губами, из которых сочилась кровь. На столе одиноко, как забытый трофей, лежали два зуба.

– Где тушёнка?!

Он молча поднял свой зад и открыл полку, на которой сидел. Внутри ровными рядами лежали заветные банки еды.

– Это вся?! – без церемоний спросил комендант побеждённой страны.

Он молча указал на другое сиденье. Там также находилась тушёнка и немного каши.

– Что ещё есть?

Он глазами показал на третью полку, которая используется для хранения матрасов. Там стояли ящики. В них нашлись и галеты, и сухари, и сахар, и чай.

После незамысловатых подсчётов мы произвели дружеский обмен. Я объяснил Лёше, как следует настроить питание, и удалился. При последнем переходе наших границ, в тамбуре меня остановил Паниковский.

– Саня! На, спасибо! – Он сунул мне в руку деньги. – Возьми, всё равно отнимут, я этим подонкам не верю.

От денег я не отказался, тем более мотивация при их передаче была достойной.

Вернувшись на склад, я сосчитал деньги. Зашедший, чтобы поинтересоваться делами, Лёня получил от меня пятьдесят рублей. Объяснение происхождения этого подношения его вполне удовлетворило – он молча взял и удалился. Сто рублей из той пачки мелких купюр достались мне.

РАСПРЕДЕЛИЛИ

Под мерное раскачивание вагонов и стук колёс почти через двое суток нас встретила Москва. Далее вагоны стали цеплять и перецеплять. Мы ездили вокруг Москвы – то отъезжая, то вновь возвращаясь, потом ещё около полутора суток наши вагоны переталкивались из тупиков Казанского к перрону Белорусского вокзала. И вот после очередной сцепки состав покатил в сторону Минска. Ура, скоро конец этому пути, от которого вестибулярный аппарат перестал реагировать на качку и был готов хоть к дальнему плаванью, хоть к полёту в космос. За сутки до прибытия на станцию Гайжюнай нам перестали подавать водку. За два часа мы привели себя в порядок и смирно сидели на нижних полках, ожидая своей участи, как школьники за партой.

До того, как выйти из вагона, у меня состоялся разговор в тамбуре со старшиной, который для повышения своего мастерства открывал и вновь складывал ножик-бабочку, делал он это виртуозно.

– Лёня, – он позволял всем его так называть, – а ты можешь устроить так, чтоб я служил под твоим началом?

– Не, Гриша, ты же меня не знаешь. – Лицо озарила умилённая улыбка, словно перед ним был младенец. Она не была покровительственной, а скорей наоборот, он улыбался в лицо обречённому на муки. – Я могу быть мирным и справедливым, пока между нами нет связи и обязательств. Ужели ты думаешь, мы в войсках такие добрые и пушистые? Ты даже не представляешь, что тебя и всех вас там ждёт!!!

– Почему не представляю? – Я был обескуражен такой откровенностью. – Ну, нам придётся много заниматься спортом и вообще…

– Ничего ты вообще не понимаешь! – Он расправил плечи, напряг грудь и завёл руки за спину. – Тебе придётся трудиться до седьмого пота. Ты не будешь спать ночами, чтоб подготовиться к следующему дню! Ты будешь качаться и ползать в говне из-за товарищей по взводу, часть которых, может, едет в этом поезде! Ты хоть понимаешь, что такое качка? – Он опять покровительственно улыбнулся, и неожиданно резко выпалил. – Ничего-то ты не понимаешь! Ты будешь лить слезы и сопливить свою подушку! А знаешь, откуда я всё это знаю?! Правильно, я это говно испил полной ложкой! И если ты думаешь, что я там у себя такой же добрый, ты глубоко заблуждаешься, и не дай тебе Бог с таким, как я, встретиться.

Я откровенно обалдел.

– Ты всё это время видел меня таким, каким я хотел бы быть, а не тем, какой я нужен армии! – Он положил руку на моё плечо. – Я не знаю, куда ты попадёшь, мне это по барабану, но ты овладеешь профессией, существования которой даже и не представлял. Но кроме спецуры тебя научат по-армейски соображать и не задумываясь убивать! Сегодня вы приедете, и вас всех распределят по разным частям, и неважно, на кого тебя будут учить – запомни, ты всегда есть и остаёшься, в первую очередь, десантником, и лишь потом спецом!