Неустановленное лицо - [12]

– Ага, – подтвердила Петрова. – И все это умным интеллигентным голосом.

– Погодите, погодите, – сказал я быстро, чтобы не дать им снова начать спорить. – А сама Ольга как объясняла эти звонки?

Они переглянулись.

– Видите ли, – медленно начала Наташа, – тут в двух словах не скажешь. Мы интересовались, конечно. Она что-то нам отвечала. В том роде, что знает, чьи это штучки. Она не придавала этому слишком большого значения, ну и мы тоже соответственно. Дело в том, что это... – Она запнулась. – Как бы вам объяснить? Не выглядело для нас чем-то сверхординарным, вот!

“Ничего себе, – подумал я, – ну и нравы тут у них, в редакции!” А вслух спросил:

– Вам что же, постоянно звонят с угрозами?

– Вы не поняли, – с легкой досадой ответила Петрова. – Вернее, я плохо, видно, объяснила. Нам – нет. Никогда. Да если бы мне или Лоре (в этом месте Пырсикова в ужасе затрясла головой) позвонили и такое сказали, мы бы точно от страху окочурились! А с Ольгой такое уже бывало.

– И часто?

– Нет, но один раз, по крайней мере, было. Помнишь, Лора, ее “Шесть ступеней...”? Это тогда, кажется.

– А, точно! “Шесть ступеней вниз” – потрясающий был материал!

– Ольга написала статью про спекулянток, которые торгуют шмотьем и импортной косметикой в общественных туалетах. Естественно, был шум, их прижали, но не сразу. Тогда Ольга написала вторую, потом третью. Вот после второй ей и звонили: грозили, что плеснут в подъезде соляной кислотой в лицо. А она только смеялась.

– Это почему же?

– Во-первых, говорила, что у них кишка тонка, не тот, дескать, народец, только визжать умеют. А во-вторых, хотя, может, это как раз во-первых, была она какая-то бесстрашная, как мужик. Ведь она и после первой, и после второй статьи снова туда ходила!

– Бр-р-р! – передернула плечами Пырсикова. – Я бы и первый раз туда не пошла с ними разговаривать.

– Когда все это было? – спросил я, открывая записную книжку.

– Давно! – махнула рукой Петрова. – Больше года назад. Потом ее еще один раз чуть не побили, когда она писала про билетную мафию. Знаете, которые студентов подряжают в очередь записываться за театральными билетами, а потом ими торгуют.

Я подумал, что эта Ольга была, суля по всему, молодец девка.

– Она, что же, специально сама себе такие темы брала или ей поручали?

– В том-то и дело, что сама! У нас ведь отдел писем, понимаете? Мы по идее должны заниматься тем, что волнует читателей в смысле быта, сферы обслуживания, культуры и так далее. И вот приходит, например, письмо: жалуется читательница на то, что расплодились по дамским туалетам эти самые спекулянтки. Письмо неконкретное – так, взгляд и нечто. “Пора прекратить” и тому подобное. Что мы обычно делаем? Пересылаем его в милицию или в исполком, короче, куда следует. Оттуда отвечают читательнице, копия нам: спасибо за сигнал, учтем, примем меры. Полный ажур! А Ольга – нет. Ольга такие письма не пересылала, она хваталась за них, как за тему. И лезла в самую гущу. Она, если хотите знать, была журналист милостью Божьей, вот как бывает милостью Божьей музыкант или художник.

– О мертвых или хорошо, или ничего, – провозгласил Северин, появляясь на пороге лабиринта с блокнотом Троепольской в руках. – У вас тут прекрасная акустика, просто не знаю, как вы творите. Спорить готов, что ничего подобного вы ей при жизни не говорили, – сказал он, относясь уже непосредственно к Петровой.

– Не говорила, – вздохнула та, – и правильно делала. Между нами, как вы говорите, не для протокола, Ольга писала-то неважно. Она фактуру собирала блестяще, мозги у нее были повернуты на проблему хорошо, а вот материал слепить у нее не очень получалось. Вечно мы с Чижом переписывали что-то, доделывали.

– И все-таки, вы ей завидовали, а? – догадываясь, поинтересовался Северин.

– Завидовала, – неожиданно легко согласилась Петрова. – Я старая черепаха Тортилла и очень хорошо понимала, что она-то еще научится писать, а я уже не научусь... Вот так, как она...

– Неужели это так сложно? – совершенно искренне удивился я.

– Представьте себе! А еще представьте себе, что среди журналистов это очень мало кто умеет.

– А мне всегда казалось, что в этом самая соль вашей работы, – заметил иронически Северин, – вскрывать недостатки, обнажать пороки...

– Казалось правильно. И сейчас, между прочим, с нас, наконец, стали ее, кажется, спрашивать – оттуда, сверху. – Она довольно неопределенно ткнула пальцем в потолок. – Раньше... Раньше тоже спрашивали. Но если не выполняли, никто не сердился слишком сильно. Я двадцать лет работаю в газете, можете мне поверить. Ведь как делается критический материал? Пойдите в суд, в прокуратуру, в милицию, в народный контроль, в торговую инспекцию, вообще в любой проверяющий, контролирующий, карающий орган. Материала – вагон, бери на любой вкус и пиши судебный очерк, моральную статью, поднимай проблему. Надо лишь уметь сделать правильные выводы, ну и можно еще врезать кому-нибудь, кому недоврезали, на ваш вкус, до вас. Нет, такая публицистика тоже должна существовать, даже обязана. Но только такая?..

Мне показалось, что Петрова что-то уж очень сильно вошла в раж, а главное, отвлеклась от темы.