Неунывающие россияне - [6]

– Ах, Господи! Как вы извалялись! Cтрасти Божия! – прервала наконец она молчание, разсматривая полу кафтана. – Ужо замыть надо.

– Не твое, дело! Я извалялся, а не ты! – огрызнулся коновал.

– Я не в обиду, вам, Данило Кузьмич, а так только к слову… Данило Кузьмич, у вас голова-то, поди, смерть трещит, хотите я вам уксусу привяжу? предложила она.

Коновал подумал.

– Ну давай… только живо!

– Живым манером! Долго-ли тут…

Василиса бросилась из комнаты и через минуту уже воротилась и подвязывала коновалу голову полотенцем, обмоченным в уксусе. Кроме уксусу она принесла с собой и осьмушку водки. Повязав коновалу голову, она налила из осьмушки стаканчик, и, подавая ему, сказала:

– Выкушайте, Данило Кузьмич. Оно с похмелья-то освежает. Сейчас оттянет.

– Уж обшарила карманы-то там… Тоже народец! Не догляди только… процедил коновал, однако взялся за стаканчик.

– На свои, Данило Кузьмич, видит Бог на свои кровные купила.

– Знаем мы эти свои-то… Там у меня пять рублев было?

– Вот они. Как были в жилетке в кармане, так и остались. Золото рассыпьте и то не польщусь.

Коновал покосился на Василису, выпил стаканчик и закашлялся. Василиса пихала ему уже в руки кусок булки.

– Закусите вот скорей булочкой. Трудно оно после вчерашняго-то проходит. Булочка чистая, давеча только к чаю брала, добавила она.

– Чистая! Поди уж опакостила. – Потому это ваше самое любезное дело, сказал коновал, но взял кусок булки, понюхал его и начал жевать.

– Огурца-бы вам солененького… Огурцом-то оно лучше, да я-то, дура, забыла.

– Известно дура. А то кто-же?

Василиса замолчала и продолжала убирать комнату. Коновал сидел на постели и смотрел как мелькали её голые, полные локти, как изгибался стан. От выпитого вина в голове его сделалось легче. «А ведь баба-то важнец! Вишь сдобья-то сколько!» подумалось ему и он осклабился. «И работящая какая! Так шаром и катается».

– Василиса, хочешь я в тебя эту змею впущу? – сказал он наконец, указывая на подоконник, прищурил глаз и улыбнулся.

Заметив улыбку, Василиса приободрилась. Это была первая улыбка в разговоре с ней, со дня его переселения на квартиру.

– Зачем-же, Данило Кузьмич, этакую нечесть в меня впускать? отвечала она. – Мы знаем, вы люди умные, все можете, только зачем-же?

– Знамо дело, все могу. Захочу, так и изсушить могу. Вот как эта угриная шкура будешь.

– Я, Данило Кузьмич, к вам всей душой, а вы все этакое сулите… Вчера пришли хмельные, я вас поддержать хотела, а вы сейчас в грудь… Еще и посейчас больно…

– Так тебе и надо… Ништо, не суйся! – и коновал снова улыбнулся – Садись, что словно верстовой столб стоишь! – прибавил он.

Василиса так и зарделась от радости.

– Ничего, постоим, сказала она и села на стул.

– Ты вдова?

– Вот уж третий год вдовою. Муж был солдат, да на работах убило. Стену валили, стеной-то его и придавило. Не знаю, где и похоронен.

– Дети были?

– Нет, детей не было. Да и слава Богу, а то куда-бы я с ними теперь.

– Вишь локти-то как у тебя исцарапаны, заметил коновал. – Поди, все полюбовники обхватали?

– Нет, Данило Кузьмич. Что вы это?.. Видит Бог, нет… Я с полюбовниками не вожусь. Потому уж ежели сойтиться с человеком, так не на один день, не на месяц. Я себя соблюдаю, отвечала Василиса, потупилась и начала теребить руками передник.

– Ну вот, толкуй тут! – сказал он, замолчал и начал её рассматривать. Она была баба белая, полная, румяная – то, что называется кровь с молоком. До сего времени коновал совсем не обращал на неё внимания, но теперь она ему понравилась. Кроме лица, ему нравились в ней и её безответность, тихий и кроткий характер. Он встал с постели, прошелся несколько раз по комнате, выпил еще стаканчик водки, подошел к Василисе, ткнул её под мышку и спросил:

– Щекотки боишься?

– Как-же нашей сестре не бояться? Ведь щекотно, – отвечала она, вся съежилась и захихикала.

– Ну, ну, сиди смирно. Вишь жиру то нагуляла, словно коломенская купчиха! – сказал он, хлопнув её по спине, и сел с ней рядом.

Она немного отодвинулась. Сердце у неё так и стучало, лицо горело.

– Что рыло-то воротишь? Аль не люб?

– Зачем воротить, мы завсегда к вам с почтением, потому вы умные, – прошептала Василиса.

Коновал обнял её.

Весь этот день Василиса пробыла у коновала; два раза бегала за водкой, два раза ставила самовар и пила с ним чай.

Василиса переселилась к коновалу, но переселение это совершилось не вдруг. Сначала в его комнате на стене появилось её новое платье, на том основании, что у неё в комнате чугунка дымит, потом был поставлен сундук, так как он почему-то мешал гладить белье и наконец появилась кровать с подушками в ситцевых наволочках и в углу был повешен образ со стеклянной лампадкой. Положение её в отношении коновала, однако, нисколько не изменилось к лучшему, а даже ухудшилось. Проблески ласки проявились только на один день, и он по-прежнему стал обращаться с ней грубо и сурово и даже отымал у неё себе зарабатываемые ею деньги. Когда-же она не давала, то он и бивал её. Василиса втихомолку плакала.

Коновалу она, впрочем, очень нравилась, и он часто хвастался ею. За глаза он её звал «своей беззаконницей».

– Посмотри-ка: какова у меня беззаконница-то! просто кровь с молоком, – говаривал он кому нибудь в трактире.