Неуловимый Серый - [14]

– Да? – похоже, Шурика эта новость не порадовала. Он резко затушил окурок, откинулся на спинку дивана и, видимо, начал о чем-то сосредоточенно размышлять, сложив короткие ручки на своем объемном чреве.

Тут появилась из кухни Маша. Она принесла поднос с бутылкой вина и бокалами, а так же вазу с фруктами. Глянув сначала на Игоря, а затем на Шурика, просекла ситуацию и, поставив поднос на низкий столик, скромно присела на край дивана, зажав ладони между бедер и опустив голову.

– Маш, ты в курсе? – спросил Шурик.

– Да, – кивнула Маша.

– А почему мне ничего не сказала? – требовательно добавил он.

– А разве для тебя это важно? – Маша подняла лицо и удивленно посмотрела на Шурика.

– Еще как! Этот парень сделал финт ушами! – взорвался Шурик, потом бросил короткий недовольный взгляд на Игоря, тяжело вздохнул, закурил новую сигарету и, тщательно подбирая слова, обратился к Костикову: – А ты давно Сережку знаешь?

– Давно, – кивнул Игорь.

– Ищите его, значит?

– Ищем.

– Ну, так вот, я тоже буду его искать, – неожиданно заявил он. – Так что давай-ка, Игорек, связь держать. Мне ваш Серега тоже нужен.

– Зачем? – спросила Маша, но тут же осеклась под тяжелым взглядом Шурика.

– Нужен, – повторил он. – Машку в курсе держи, – заявил он Игорю, – я через нее знать буду, добились ли вы чего. Ты ведь, надо полагать, не один его ищешь?

– Не один, – снова кивнул Игорь.

– Детектива, что ли, наймите. Я ему заплачу, если у вас бабок не хватает. А сейчас, – он тяжело поднялся, – пора мне, ребятки.

Шурик коротко пожал ошарашенному Игорю руку и, бросив Маше: «Не провожай», вышел из комнаты.

* * *

Так, Игорь ехал домой, будучи, что называется, на взводе. Похоже, что Шурик-то вовсе не имеет никакого отношения к исчезновению Сереги! Это ж надо было так, дураку, облажаться! Размечтался, балбес, ругал себя Игорь, что раскрутит это «дельце» в считанные дни?! Не тут-то было!

Словом, поток мыслей детектива Костикова имел явно уничижительный характер. Игорь злился не только на себя, но и на Бабусю, которая, как всегда, представлялась ему злым его гением, способным только на то, чтобы морочить Костикову его светлую голову, забивая ее всяческими бредовыми идеями и гипотезами.

«Ну, уж достанется ей на орехи, – не без злорадства думал Игорь. Говорил ведь он ей, чтобы не лезла в это дело. Нет же! – Ну, держись, баба Дуся, будешь теперь знать, как нос в чужие дела совать!»

Игорь ополчился на старушку не на шутку. В такие моменты, когда, в принципе, случавшиеся с ним фиаско были исключительно его собственными провалами, он начинал сваливать всю вину за свою неудачу на Бабусю, без которой не обходилось ни одно из его начинаний. В такие моменты она рисовалась ему не только в тонах мрачных и мстительных, но и вызывала чувство острой идиосинкразии.

«Все, – думал Костиков, – теперь уж я ее отправлю обратно в деревню!» И воображение услужливо рисовало сцены, в которых несчастная старушка со слезами на глазах собирает свои вещички и съезжает навсегда из его квартиры.

Вот, в таком расположении духа, Костиков вошел в собственные апартаменты, готовый выяснить с надоевшей бабкой все вопросы. Он прошествовал на кухню и застал виновницу (так ему казалось) собственного очередного (в который уж раз!) просчета за приготовлением салата.

Игорь нарочито громко и демонстративно вздохнул и уставился на Бабусю тяжелым, немигающим взглядом.

– Ой, Горяш, чтой-то с тобою? – всплеснула ручонками ненавистная старушенция. – Вид у тебе какой-то нездоровый! Заболел что ли?

Игорь молчал.

– Ладно, – Бабуся, видимо, почувствовала неладное и затараторила, – ты садись, отобедай, Покушаешь, подобреешь, авось и сможешь говорить, как человеки…

Игорь промычал что-то нечленораздельное.

– Вот, вот, – согласно закивала головой Бабуся, – и я об тем же, – и засуетилась, собирая на стол.

Игорь по-прежнему стоял у окна и смотрел на бабку испепеляющим взором. Ему очень хотелось сказать что-то такое, отчего она бы перестала присундыркивать и обиделась, да обиделась так сильно, что стала бы сразу собирать вещи. Но, с другой стороны, в нем уже начала просыпаться его обычная жалостливость. Он вдруг посмотрел на эту маленькую, хрупкую старушку, и ему стало ее жаль, жаль до безобразия, до какого-то щенячьего состояния.

Она так старательно собирала на стол, суетилась, бросая на него короткие обеспокоенные взгляды, что он уже почувствовал накатывающую волну отвращения к себе самому. Игорь мучительно вздохнул, отвернулся и поплелся в ванную мыть руки, понимая в очередной раз, что он лох чилийский и ему в детективном бизнесе делать нечего… По крайней мере, без помощи этой маленькой старушки, что готовила ему сейчас обед. Начинались муки рефлексии.

Игорь, виновато пряча глаза, отобедал. А затем, уединился в кабинете. Набивая трубку, он чувствовал себя полным негодяем, ему было стыдно за собственные мысли, относящиеся к разнесчастной старушке.

А разнесчастная старушка тем временем, перемыв посуду, захватила свой кисетик и, робко стукнув в дверь кабинета, вошла и скромненько устроившись в креслице, сказала:

– Горяш, а ты знаешь, парень-то твой, не промах был насчет женского пола…