Неуловимый Сапожок - [77]

– Ради общего спокойствия, леди Блейкни, – пояснял он. – Я даже думаю, что эта перемена доставит вам некоторое облегчение.

Вновь легкий кивок согласия с ее стороны и краткое:

– Как прикажете, месье.

Однако уже перед самым выходом она бросилась в страстном порыве на колени перед аббатом Фуке, ее верным товарищем последних изнурительных дней. Она рыдала в приступе горя:

– О, если б я только знала… если бы только могла увидеть его!.. На мгновение!.. На один только миг!.. Только узнать…

Она всем своим существом ощущала, как страшная неизвестность лишает ее рассудка. Если бы она могла хотя бы только узнать! Хотя бы узнать, что именно он собирается делать!

– Доброму Богу все известно, – ответил старик со своей немудреной обычной философией. – Быть может, все к лучшему.

Комната, в которую Шовелен перевел Маргариту, находилась рядом с той, в которой минувшей ночью происходил знаменательный разговор с ней и сэром Перси.

Это была маленькая, грязная, темная комнатенка с небольшим зарешеченным вентиляционным отверстием в стене. Шовелен, которому очень хотелось продемонстрировать Маргарите, что у него совсем нет желания добавить к ее душевным мучениям еще и физические, приказал превратить ее новое обиталище в более приемлемое для жизни место. На пол постелили толстый мягкий ковер, принесли несколько простеньких стульев и уютную кушетку с парой подушек и пледом, но удивительнее всего был маленький столик с огромным букетом георгинов в вазе, как бы свидетельствовавший о том, что в этой темной комнатке все обстоит прекрасно и благополучно. Кроме того, железная конструкция, находящаяся в углу, была срочно прикрыта занавеской, образовав некое подобие маленького алькова с крошечным умывальником, полотенцем и большим запасом воды. Очевидно, всем торговцам Булони было дано распоряжение доставить все необходимое для удобства пребывания леди Блейкни.

Но настолько же, насколько это место не страдало от наличия окон, не страдало оно и от присутствия дверей. Проем, ведущий в комнатку, был давным-давно уже освобожден от них, и вместо всевозможных запоров и решеток у выхода в полной боевой готовности с байонетами в руках дежурили два гвардейца.

Шовелен сам проводил Маргариту в ее новую камеру. Она молчаливо и равнодушно следовала за ним без единой тени тех страшных эмоций, что вырвались у нее наружу всего лишь несколько минут назад, когда она бросилась на колени перед старым священником, терзая свое сердце. Поначалу она даже не обратила внимания на гвардейцев. Переступая порог, она, конечно же, заметила, что двери нет, и окинула мимолетным взглядом солдат, которым предстояло неотрывно следить за каждым ее движением.

В голове ее неожиданно промелькнула мысль о королеве Марии Антуанетте, которая, находясь в тюрьме Консьержери под беспрерывным наблюдением, вынуждена была испытывать постоянное унижение ее гордости и достоинства. От ужаса бледные щеки Маргариты покрыл густой румянец, а по телу пробежала мелкая дрожь.

И, быть может, именно в это мгновение ей вдруг стало ясно, какое ужасное «или-или» было поставлено перед английским джентльменом, чтобы вынудить его покориться. Жене сэра Перси Блейкни предлагали судьбу Марии Антуанетты.

– Видите, мадам, – елейным голоском едва ли не прямо в ухо сказал ей жестокий враг. – Мы попытались, насколько это в наших скромных силах, сделать ваше пребывание здесь как можно более приемлемым. Могу ли я надеяться, что вам в этой комнате будет вполне удобно дожидаться того момента, когда сэр Перси соберется сопровождать вас на свою великолепную яхту?

– Благодарю вас, сэр, – тихо ответила Маргарита.

– Но если вам вдруг что-нибудь потребуется, прошу вас, зовите меня. Я целый день буду находиться в соседней комнате, и всегда к вашим услугам.

Вошел молодой офицер, который принес скромный полдник – яйца, хлеб, молоко и вино. Шовелен, низко поклонившись Маргарите, вышел. Но перед самым выходом распорядился, чтобы гвардейцы заняли свой пост снаружи, дабы Маргарите не было их видно и дабы у нее во время нахождения в комнате сохранялась полная иллюзия свободы. Вид солдат уже произвел на нее желаемый эффект. Шовелен уловил ее дрожь и понял, что она догадалась. Теперь он был полностью удовлетворен и не имел желания еще более испытывать ее терпение. Он не боялся, что пленники его убегут. Принятых мер было совершенно достаточно.

Даже Колло д'Эрбуа вынужден был теперь согласиться, что все сделано превосходно. Он прочел черновик приготовленного письма и остался весьма доволен его содержанием. В его мужичий мозг даже стало постепенно проникать убеждение о правоте гражданина Шовелена, о том, что этот чертов Сапожок Принцессы и весь его проклятый выводок шпионов из Англии будут действительно уничтожены более эффективно благодаря бесчестию и насмешкам, вызванным подобным письмом таинственного героя, чем просто при помощи гильотины.

– Ба, он непременно сделает это, – говорил он каждый раз, как только ему приходило на ум письмо. – Черт побери! Ведь чтобы спасти свою шкуру, нет ничего проще.

– Вы-то без всяких колебаний подписали бы такое письмо, не так ли, гражданин Колло? – как-то раз, когда они обсуждали это дело, спросил его Шовелен, тщательно скрыв насмешку – Вы бы ни секунды не колебались, если бы вам дали такой шанс – выбирать между письмом и гильотиной?