Неуловимый Сапожок - [67]

Маргарита встала, словно автомат, со своего стула. Она чувствовала, что больше не в силах оставаться в совершенном бездействии. Ей пронзительно захотелось выплеснуть на самой высокой ноте своего голоса весь дошедший до ее сознания ужас подлого заговора, придуманного самим дьяволом. Но она никак не могла понять Перси. Такое с ней происходило уже не впервые, – дважды или трижды накатывало на нее это тяжелое состояние, когда казалось, что образ ее мужа, все его существо затуманивается, расплывается, ускользает от ее понимания, повергая в невыразимые страдания, оставляя ее хотя и продолжающей верить, но очень испуганной.

Поначалу она ждала, что он вернет оскорбление за оскорблением все сказанное его противником; но ей было неизвестно, какая именно угроза поддерживала это письмо Шовелена. То, что все это касалось ее личной свободы и жизни, было очевидно. Однако ее нисколько это не беспокоило, и Перси, конечно же, должен был знать, что она не примет за них такую плату.

Ей очень хотелось высказать ему все, что лежало на сердце, сказать, насколько выше своей свободы и жизни ценит она его честь! Но как она могла сделать это в присутствии исчадия ада, смеющегося, торжествующего в своем триумфе? Впрочем, конечно, конечно, конечно же, Перси и так все знает!

Но почему же тогда он молчит, зная все это? Почему не вырвет оскорбительную бумагу из рук дьявола и презрительно не швырнет эту гадость ему в лицо? И тем не менее, несмотря на то что ее любящая душа жадно ловила все оттенки интонации мужа, она не могла уловить в его смехе ни малейшего напряжения; его тон был совершенно естественным и, возможно, лишь несколько удивленным.

Потом у нее возникла мысль, что, может быть, ей лучше сейчас уйти, – быть может, Перси хочет остаться один на один с этим человеком, издевающимся над самым дорогим, самым святым, что у него есть, – над его честью и его женой… Быть может, чувствуя, что уже почти не владеет собой, он не хотел бы сделать ее свидетельницей того безжалостного возмездия, которое все его существо стремилось осуществить над подлым интриганом.

Да, скорее всего, так и есть, конечно же, вне всяких сомнений! Уж тут-то она не могла ошибиться. Она очень хорошо знала щепетильность мужа в отношении к тому, что происходит в присутствии дам, и даже в такой ситуации он старался поддерживать манеру поведения, свойственную лондонским гостиным.

Поэтому она решила уйти, но прежде вновь посмотрела в лицо мужа в надежде хотя бы прочесть в нем, о чем тот думает.

– Мадам, – сказал он, грациозно поклонившись. – Боюсь, этот тяжелый разговор несколько утомителен для вас… Эта забавная игра между мной и моим другом может затянуться на всю ночь… Месье, прошу вас, не соблаговолите ли вы отдать распоряжение, чтобы ее честь проводили в ее апартаменты?

Он все еще продолжал находиться в полумраке, Маргарита инстинктивно подалась всем телом в его сторону. Она вдруг забыла и о присутствии Шовелена, и о своей вышколенной гордости, и о своем твердом решении – несмотря ни на что оставаться мужественной и молчать. Она была больше не в силах сдерживать дико стучащее сердце, трепет агонизирующей души и с неожиданным порывом прошептала сдавленным глубокой любовью, наполненным тайной и страстной мольбой голосом:

– Перси!

Он отступил на шаг, еще глубже скрываясь в темноту. Это тут же дало ей понять, что она совершила ошибку, позволив злейшему их врагу бросить хотя бы короткий взгляд в ее душу. Лицо Шовелена выразило удовлетворение; вырвавшееся имя, этот надломленный шепот поведали ему то, что он, возможно, не знал ранее, а именно, что между находящимися перед ним мужчиной и женщиной была связь более сильная, нежели обычно бывает между женой и мужем, – связь, порождающая с одной стороны безукоризненное рыцарство, а с другой – безоговорочное доверие.

Осознав свою ошибку, Маргарита устыдилась, что хотя бы на одно мгновение выдала свои чувства и, гордо откинув назад голову, бросила на своего врага взгляд, полный презрения и насмешки. Последний ответил ей снисхождением и жалостью. Воистину, в мучительном отчаянии этой красивой женщины было что-то утонченное и возвышенное.

Он поклонился ей, низко опустив голову, дабы скрыть светившееся во взгляде сквозь сострадание торжество.

Сэр Перси, по своему обыкновению остававшийся все столь же невозмутимым, решительно взял со стола колокольчик.

– Простите мое самовольство, месье, но ее чести будет лучше удалиться к себе, она очень устала.

Маргарита бросила на него благодарный взгляд. В конце концов, она была всего лишь женщиной и просто боялась упасть в обморок. Для себя она уже окончательно решила, что из этой ловушки есть только один выход – смерть. И она приготовилась к этому. Единственное, чего бы ей сейчас действительно хотелось, – это умереть в объятиях мужа. Так что теперь, когда она была уже просто не в состоянии ни говорить, ни взглянуть в любимое лицо, она была вполне готова уйти.

Едва раздался звонок, в комнате появился солдат.

– Если леди Блейкни желает идти… – сказал Шовелен.

Она кивнула. Шовелен отдал приказание, и два солдата появились около нее, готовые проводить в камеру. На пути к двери она прошла в двух шагах от мужа, который при этом склонился в почтительном поклоне.