Неуловимый - [40]

Я подумал, что он шутит, но нет — глаза его смотрели на меня абсолютно серьезно.

— И не проси у меня оружия! Оно тебе не полагается. В данном случае оно не поможет, а наоборот — навредит. Выполняй задание!

Встав со скамейки, он положил руки мне на плечи.

— А что потом? Какие задачи на вечер?

— Увидимся у камина. Я обещал твоему доктору Эйве сыграть с ним.

12

До леса я не дошел.

Дело в том, что я был заядлым грибником. Этой слабостью я обязан своей милой бабуле. Помнится, после каждого дождя она будила меня еще до восхода солнца коротким возгласом:

— Пора!

Я вскакивал с постели и быстро одевался под ее строгим и нетерпеливым взглядом. Она бывала уже готова к штурму: одетая в брезентовую куртку, оставшуюся от покойного деда, в галошах и толстых шерстяных чулках, с двумя корзинками в руке. В одной лежали хлеб, брынза и фляжка с водой, в другой два ножа: один большой и несколько тяжеловатый для работы, которая нам предстояла, другой — маленький, кухонный. Я наскоро умывался холодной водой и молча отправлялся вслед за бабулей. Мы выходили из села еще затемно. Бабуля шла быстро, опираясь на отполированную ладонями кизиловую палку, и все время подгоняла меня:

— Давай быстрей, а то хунвэйбины нас опередят!

«Хунвэйбинами» мы называли грибников из города. С того времени, как горожане стали массово обзаводиться автомашинами, конкуренция стала поистине жестокой. Горожане приезжали на заре и, оставив машины у реки, устремлялись в лес, как саранча. Если их не опередить, не найдешь ни боровика, ни моховика, ни рыжика. Когда, случалось, мы опаздывали, бабуля, глядя на срезанные ножки, ругалась, как грузчик:

— Работы, что ли, нет у этих нелюдей? В лес их понесло, а кто будет за них, мерзавцев, нормы выполнять?

Тому, кто не испытывает этой страсти, никогда не понять какое удовольствие найти молодой боровичок — пузатенький, с темно-коричневой шляпкой, храбрый и самоотверженный, готовый доставить радость тем, кто встает рано, тем, кто посвящен в великое таинство природы — рождение, тем, чье имя — грибники. А какое удовольствие найти шампиньон — снежную россыпь белых головок на зеленой поляне, мечтающих о прикосновении твоей руки!

Я шел по самому гребню, шагая легко и весело. Воздух был прохладным и чистым, горные вершины были освещены солнцем, в ущельях таилась тишина, а поляны еще зеленели, покрытые поздней травой. Первый шампиньон я заметил метрах в двадцати от тропинки. Я не устоял перед этим искушением, подошел и после некоторого колебания отломил его. Оглядевшись, я увидел второй шампиньон, потом третий и так далее. У меня был в кармане полиэтиленовый пакет, и я сказал себе: нечему бы не набрать грибов? Когда вся компания усядется возле камина, я преподнесу им сюрприз, а шампиньоны, запеченные на гаснущих углях, — нужно в каждую шляпку положить кусочек масла и посолить — чудесны на вкус! К тому же, если обмануть бдительность директора, можно принести и вина… Вот такие мысли вертелись у меня б голове. Когда собираешь грибы, думаешь о тысяче вещей, причем, всегда приятных: плохой человек обычно и плохой грибник, грибы прячутся от него. Наполняя пакет, я незаметно достиг нижнего края поляны, за которым начинался кустарник, рядом с ним журчал быстрый ручей, о котором я уже упоминал. Довольный, я присел на землю возле пожелтевшего папоротника, намереваясь выкурить сигарету, а затем уже отправляться на задание. Мне было так хорошо, что не хотелось вставать; я даже прилег на сухой папоротник, глубоко вдыхая воздух, напоенный знакомыми мне с детства чудесными ароматами.

И тогда я услышал радостный лай собаки, потом прогремел выстрел, раздался вой, и шагах в двадцати от меня из зарослей выскочил мой вчерашний знакомей Мечо. Прижав к голове уши и поджав хвост, он, скуля, мощными прыжками устремился вверх. Я хотел позвать пса, но был настолько ошарашен выстрелом, что так и остался сидеть с открытым ртом. В следующий миг я забыл о собаке, охваченный яростью, что есть человек, который хочет ее убить. Вскочив, я кинулся в кустарник. Он был густым, непроходимым, поэтому я крикнул:

— Зачем стреляешь, идиот?

Никто не ответил, но я ясно услышал шум шагов и шорох осыпающихся камешков. Я пробежал вдоль зарослей метров сто, пока не нашел тропинки, вероятно, вытоптанной дикими кабанами, спустился по ней к ручью и перепрыгнул на другую сторону. Склон здесь был голым, с осыпями, на которых тут и там росли низкие кусты.

— Эй! — крикнул я, но вокруг царило безмолвие. Я узнал заброшенную дорогу, ведущую вверх к туристскому приюту, куда мы с Лелей ходили на прошлой неделе. Надо было вернуться обратно — так поступил бы любой на моем месте, тем более, что я еще не выполнил данного мне задания, — но гнев мой был настолько силен, что я решил любой ценой найти подлеца, стрелявшего в собаку. Выстрел был из карабина, в этом не было никаких сомнений, я слышал и свист пули, рикошетом отлетевшей от камня, в который она попала. Кто может стрелять здесь из боевого оружия? Я пристально вгляделся в дорогу и, несмотря на то, что она была твердой и каменистой, вскоре обнаружил след ноги. На горсти песка, влажного от вчерашнего снега, совсем ясно виднелся отпечаток галоши. Я двинулся вперед по дороге против течения ручья, выискивая следы, словно индеец из романа Майн-Рида, вспоминая и совет Андонова, что если хочешь быть хорошим разведчиком, надо действовать в соответствии с обстановкой. Он интересовался собакой. Почему? Это мне пока не известно, но раз собака здесь, а не в буковом лесу, я должен выяснить, кто в нее стрелял и почему.