Неуловимая невеста - [48]

Эдвард казался весьма озадаченным, долгую, тяжелую минуту он смотрел на нее, а затем ответил мягко: «Стало быть, у вас передо мной явное преимущество».

Сердце ее упало от этих слов, от смущения в его глазах, от его нежелания открыть ей свою душу.

Как будто пожалев об этих словах, весь отрезок пути до Элуолтона он разговаривал с ней, отчасти пытаясь вернуть ее доверие. Он даже попросил прощения за то, что причинил ей боль, поддавшись мелкому самолюбию, ведь она не виновата в неравенстве их положений.

Она смотрела в его серые глаза и чувствовала, что не может до конца поверить ему. Впервые она задумалась над тем, верно ли оценивает его. Это был не тот человек, обществом которого она так необыкновенно наслаждалась в первый и второй день их совместного путешествия. Это был человек, который, поцеловав ее так страстно возле Уэнтбриджа, решил, судя по всему, что совершил большую ошибку, ухаживая за ней. Но почему?

Остановки в Элконбери Хилле, Итоне и Бигглзуэйде лишь поддержали ее уверенность в том, что не все хорошо. На ее осторожные попытки вежливо, тщательно подбирая слова, спросить об этом, он отвечал самым учтивым образом, что она ошибается, и ничего не произошло.

Но она-то видела…

Больше всего она боялась, что он не хочет жениться на ней, потому что он беден, а она богата.

На пятый день в Стивенэйдже она порывалась еще раз поговорить с ним о его положении, но, вспомнив, какое огорчение причинила ей ее первая неудачная попытка, она не осмелилась заговорить.

Не смогла она заговорить об этом и в Хэтфилде. Правда, она несколько раз уже открывала рот, намереваясь решительно и откровенно сказать ему, что ее не беспокоит то, что он всего лишь бедный поэт, но всякий раз что-то в его поведении, либо наклон головы, либо неуловимое выражение глаз, заставляло ее сомкнуть губы.

К тому времени, когда они достигли Барнета, бывшего совсем близко к столице, она обдумала уже все возможные, самые хитроумные способы выведать у него, что же случилось, что нарушило страстную нежность, в которой он сам ей признался. Но она не могла ни решиться заговорить, ни догадаться сама, что же вызвало такую неблагоприятную перемену в ее дорогом поэте.

Чем ближе подъезжала карета к Хайгейтскому холму, тем сильней росла в ней решимость найти способ и заставить Эдварда открыть свои мысли и сердце. Она не могла знать, о чем он думает, но, предполагая худшее, а именно, что он собирается расстаться с ней, как только доставит ее в дом отца в Лондоне, она укреплялась в намерении действовать.

Но как трудно было найти слова!

Карета катила через Хайгейт. Она хотела заговорить, но сердце безумно забилось в груди. Она пыталась успокоиться, окидывая взглядом расположившуюся на вершине холма деревушку. Суматоха улицы, набитой перегонными фургонами и каретами, не уменьшала очарования Хай-стрит, застроенной домиками с аккуратными красными крышами и лавками, окруженными по-деревенски густой зеленью.

Она знала, что медлит сознательно, но страх услышать, что их поцелуи ничего для него не значили, был так велик, что во рту пересохло, и язык стал ватным.

Форейтор, наконец, вывез их за Хайгейт, и карета покатила под уклон. Лучи послеполуденного солнца заполнили карету светом и теплом, и Джулиан украдкой бросила взгляд на спокойный, задумчивый профиль Эдварда. Она не может больше медлить. Сильнее всего на свете ей хотелось убедить Эдварда, что он может довериться ей, о чем бы ни были его мысли и тревоги. Но она так боялась…

Что, если он ровно ничего не чувствует к ней, а его признание было результатом минутного настроения?

– Эдвард, – сказала она спокойно перед спуском к Айлингтону, упираясь ногами в стенку кареты. – Почему вы не смотрите на меня?

Он медленно повернулся, чтобы встретить ее взгляд, и она поняла, что настал час сказать правду. Она не была удивлена, прочитав огорчение в его серых глазах.

Она глубоко вздохнула, набираясь храбрости, чтобы заговорить, но он внезапно опередил ее:

– Ну, так и быть, Джулиан. Я так во многом виноват, что мне уже невозможно молчать. Вы были очень деликатны и не вынуждали меня к объяснениям, хотя имели все права потребовать их и узнать, почему я так холодно обращался с вами после того поцелуя возле Уэнтбриджа, но я чувствую, что должен сказать вам все. Только правда так неприятна… – он прервался, не в силах продолжать, но и не отводя глаз.

Она положила руку ему на рукав, поглаживая пальцем гладкую ткань его пальто.

– Эдвард, пожалуйста, скажите мне, что вас тревожит, – попросила она. – Мое сердце разрывается оттого, что вы не говорите со мной, что вы так недоверчивы последние три дня.

Он накрыл ее руку своей и крепко пожал.

– Я солгал вам, – сказал он наконец.

– Солгали? – спросила она, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. – Я вас не понимаю. Когда? Что вы имеете в виду?

– Я уверен, что в тот самый момент, как я вас увидел, я безумно, страстно влюбился в вас, Джулиан. За всю свою жизнь я не испытывал такой необыкновенной радости. Возможно, это и объясняет, почему я не смог удержаться и украл вас у Карлтона. – Он помедлил, очевидно, борясь с самим собой. Через мгновение он продолжал: – Карлтон не знал, что вы ждете внизу, когда я поднялся сложить свои вещи. Я сказал ему, что получил известия от… от моей любимой тетушки, которая умирает и нуждается в моем присутствии. Понимаете, Карлтону необходимо было жениться на вас, жениться на богатой наследнице. Он увяз в долгах. Теперь вы не удивляетесь, что он сумел обогнать нас в дороге? Ничуть не сомневаюсь: едва узнав, что я увез вас, он немедленно снарядил погоню. В его характере так мало благородства, он бы заставил вас выйти за него любой ценой, даже если вы этого не хотите!