Неугасимая лампада - [98]

Служили эту литургию восемнадцать священников; из восемнадцати Чаш причащались на смерть казаки… Танки репатриационных отрядов раздавили церковный помост и разрезали войско на отдельные островки, в которых закипела насильственная посадка на автомашины: Люди бросались под колеса машин, под гусеницы танков, стреляли в своих жен, детей и в себя. Над войском стоял сплошной стон, вслушиваясь в который можно было различить слова: “Христос! Христос!”.

Отец Николай в ризах, с Чашей, стоял среди волнующегося моря на каком-то высоком столбе – остатке церковного помоста – и был виден всем. Высоким, звенящим тенором, охваченный экстазом мученичества, запел он гибнущему войску песнь брачного веселия: “Святии мученици, добре страдальчествовавшии и венчавшиеся, молитеся ко Господу”… Голоса сотен казаков и казачек-певчих подхватили брачный гимн… Войско обручалось со своим Небесным Женихом. Цокали машины, работали приклады, лилась кровь… А над всем этим плыл торжественный напев верной до гроба невесты-Церкви, оплакивавшей чад своих…

“Доколе, Господи, не мстишь за кровь и слезы?” – спрашивали омывшиеся кровью пролитой за Господа.18

Эта повесть о людях живших записана среди людей живущих, в лагерях, в скоплениях вырвавшихся из тьмы.

Кто они? Мы не в состоянии определить, взвесить их ни по одному из общепринятых измерений. Мы не можем установить ни удельного веса различных социальных групп, ни ступеней культуры, ни религиозных верований, ни даже национальностей российских людей, ушедших от потерявшей свое имя России. Мы вправе утверждать лишь одно: подавляющее большинство этих разноликих, разнородных, разноязычных, разномыслящих, разноверующих людей прошли сквозь колючую проволоку социалистического концлагеря или близко соприкоснулись с нею через своих родственников, друзей, единомышленников. За колючей проволокой, в разросшихся вглубь и вширь Соловках – страдание, кровь, смерть. Муки тела и томление духа. В этой муке и в этом томлении – пламя лампады последнего схимника. Свет во тьме. Если нужны имена людей из костей и мяса, людей, живущих среди нас, с нами в одной жизни, – их легко услышать, прочесть, найти…

Имя им – легион, и число их множится с каждым днем, с каждым часом.

Они идут разными тропами, они говорят различными словами, они по-разному видят, слышат, претворяют виденное, мыслят, веруют… Но в каждом из них теплится, то ярко вспыхивая, то почти угасая, частица пламени Неугасимой Лампады Духа.

Не будь этого света, они не шли бы и мы не знали бы их. Мы их не видели бы.

Множатся светильники, рассекая тьму. Их видят уже многие. Множится и число видящих. Теперь…

…тогда была тьма. Немногие видели в этой тьме догоравшее, как казалось, бледное, задушенное тьмою пламя, пламя лампады последнего русского схимника.

Я видел его. Поэтому пронес в своем сердце эту повесть о живших людях, пронес через кровь и огонь, через тьму, через жизнь и смерть.

* * *

Преображение требует искупления. Искупление – жертвы. Соловки и все рожденные ими, покрывшие Русь Голгофы были жертвенниками искупления, на которые лилась и льется кровь, на которых сияли и сияют многие лампады. Тогда, в непроглядной тьме, была лишь одна.

Чтобы воскреснуть духом, надо умереть плотью, надо лечь в гроб. Этим гробом были Соловки. И тогда, в ту жуткую ночь на каторжном кладбище, у разверзнутой свалки-могилы, мы, Глубоковский и я, видели только гроб, ощущали только смрад, тление тела.

Не мы одни. Многие, многие видели только то же и видят и теперь, не услышав Керженских звонов из тайных глубин Святого озера Сущей Святой Руси.

* * *

“Проказа сошла с него, и стал он чист”, – писал евангелист, видевший первый крест на первой Голгофе.

“Страданием очистишься”, – повторил другой евангелист, позже пришедший в мир, чтобы узреть очами своего духа грядущие Голгофы, грядущие жертвы, грядущее искупление, грядущее преображение.

Безмерно пленительны и безмерно страшны слова пророков. Они просекают тьму грозным огненным мечом Архистратига-Провозвестника и сияют в ней радугой обетования…

Они рождаются в пепле сгоревших сердец, в каплях-морях пролитой крови. Из смрадных греховных болот, из темных, зияющих провалищ они вливаются в ясную глубь непорочных святых озер. От тьмы и страха Керженской сечи – к благостному свету Преображенного Китежа. Так указал пророк, не означивший своего имени, ибо имя ему – легион.

Сотни лет по глухим лесным тропам шли многие к водам Святого озера, приходили к нему и слушали звоны из его глубин. В тех звонах было обетование. Но когда меч рассек тьму, обуглились души и полилась кровь, – пришел страх и многие пали пред ним, “уверовали в злодейство и поклонились ему”. Но звонили в глубинах колокола Обетованного Града и вставали павшие, каялись поклонившиеся.

“И приходили к Нему отовсюду”…

* * *

Поэт, пророк и евангелист, живший в глубине веков на подобном Соловецкому пустынном острове, видел там Ангела. Лицо Ангела было, как солнце, и над головой сияла Радуга. Он сходил с небес, облеченный в облачные ризы.

Став ногами на землю и море, Ангел воскликнул голосом, подобным рыканию льва. И семь пророков вторили ему своими голосами. Речь их была тайной.