Неучтенный фактор - [9]

«Хоть я и пью сам, – говорил он Гане – А вернешься домой выпивши – поколочу! Не посмотрю, какой ты там чемпион!». Ганя отшучивался, но потом, досыта наглядевшись кренделей дяди, твердо решил, что это добровольное сумасшествие ему ни к чему. И вплоть до третьего курса университета ни капли в рот не брал. Да и потом пил умеренно.

Вот так и получилось, что закончив девятый, Ганя не смог учиться дальше. Неожиданно он оказался кормильцем семьи – сестры были младше его, и опять надо было как-то выживать. Ему повезло. Грамотного, «почти ученого» парнишку по рекомендации учителей, которая значила очень много, устроили сначала в сельсовет писарем, затем дядин однополчанин и друг Петр Петрович Нестеров, заместитель председателя райисполкома, взял его в отдел физической культуры и спорта инструктором. Инструкторов было несколько, и их работа заключалась в составлении смет и планов спортивных мероприятий, написании статей в местную газету и речей для начальника отдела. Грамотные люди очень ценились, а уж в составлении разных бумаг не было равных семнадцатилетнему Гавриилу Гаврильевичу. Он очень бойко и практически без ошибок писал на двух языках – якутском и русском, хотя на последнем говорил из рук вон плохо.

Он не переставал тренироваться и участвовать в соревнованиях – до тех пор, пока вдруг придирчивые врачи из военной медкомиссии не нашли какие-то затемнения в легких. Туберкулезом тогда болел почти каждый второй, но Ганя почему-то был уверен, что эта напасть его обойдет. Школьные медосмотры он всегда проходил «на отлично». Поэтому психологически довольно тяжело перенес целых полгода в пульмонологическом отделении райбольницы, расположенном в отдаленном сосновом бору. И с досадой думал о том, что служба в армии откладывается, если вовсе не отменяется – так же, как и спортивные соревнования. Он ведь хотел попасть на флот. Понимая, что Гане нужен аттестат зрелости, Петр Петрович заставил его поступить в школу рабочей молодежи, где можно было заочно получить среднее образование. Ганя школу успешно закончил, ничему новому не научившись. Зато в девятнадцать лет он наконец держал в руках аттестат о среднем образовании.

К тому времени старшая из сестер, красавица Вера, которой только исполнилось восемнадцать лет, вышла замуж за тракториста Ивана Парникова. О, тракторист! По-нынешнему, это был чуть ли не космонавт. Чудная железная машина, новенький сверкающий трактор ДТ-54, являлся местной достопримечательностью, предметом гордости и всеобщего восхищения. Он был красив, силен, надежен. Невольно эти качества сельчане переносили на его «хозяина» Уйбана. Он только что вернулся из армии, где служил в танковых войсках и заодно получил права на вождение всех видов машин. Конечно, Уйбаану оказалось подвластно и дите первого гиганта отечественного тракторостроения – прекрасный дизельный трактор Сталинградского тракторного завода ДТ-54.

Так что Захаровы немного оправлялись от постигшего их удара. Зоя продолжала трудиться дояркой, к тому же две младшие девочки все еще получали пенсию за отца. Средняя дочь, Надя, крутила любовь с каким-то приезжим бухгалтером и заканчивала среднюю школу. Избалованная и нежная Люба, мамина и папина дочка, стала молчаливой, мрачной и упрямой – переходный возраст. Ганя особенно дружил с Надей. Это была открытая, веселая девушка с добрым круглым лицом, симпатичная, хотя и несколько полноватая. Лицом и фигурой она напоминала отца, дядю Степана – коренастая, крепко сбитая, белокожая, со светло-каштановыми волосами и светлыми, почти желтыми глазами. В детстве Надю мальчишки дразнили «куоска», так как обликом она действительно немного напоминала это милое, уютное домашнее животное. Прозвище сохранилось за ней. Ее сестры, напротив, были смугловаты, с темным румянцем на высоких скулах, имели точеные прямые носы, стройные вытянутые фигуры, слегка вьющиеся черные волосы и черные миндалевидные глаза с глубоким загадочным блеском, обрамленные густыми длинными ресницами. Внешность такого типа в шутку называлась «смерть парням». Все самые задушевные якутские песни про любовь были написаны в честь таких глаз.

Куоска Надя не проявляла особенных способностей к учебе, в отличие от старшей сестры, которая была бы рада продолжить образование и стать учительницей, да семейные обстоятельства помешали. Надя хотела выйти замуж. По натуре мягкая и жалостливая, она от души жалела кузена, особенно в детстве. Он казался ей мальчиком-сиротой из сказки. Потом, в старших классах, она гордилась им и радовалась, когда девчонки-старшеклассницы передавали через нее записки Гане. По простоте душевной она полагала, что все люди, как и она, мечтают поскорее устроить свои сердечные дела. И удивлялась, что брат оставляет без внимания все предложения о дружбе. Однажды в сильном раздражении он даже воскликнул, что все это глупости, чем безмерно ее огорчил. Ганя, может быть, и не прочь был бы жениться на какой-нибудь красивой, покладистой девчонке, но сначала хотел крепко встать на ноги. Во всяком случае, ни в кого влюблен он не был.

* * *

Матрене Васильевне было тридцать шесть лет. Бездетная вдова, санитарка центральной районной больницы, она жила по соседству с Захаровыми и иногда просила помочь по хозяйству, на что Ганя всегда легко соглашался. Когда мальчику было шестнадцать лет, между ними начались близкие отношения. Это случилось как бы само собой, морозным январским вечером. Надо было срочно разгрузить воз дров, который привезли почему-то позднее, чем она предполагала. Ганя с Матреной Васильевной быстро справились с этой работой, затем она позвала его пить чай. Когда он сидел за столом, допивая большую чашку горячего ароматного чая с молоком и с вожделением думая о четвертом квадратике печенья «Октябрь», она подошла к нему сзади и спросила, не сильно ли он замерз. Ганя сказал, что уже согрелся. «А я еще нет», – сказала Матрена Васильевна и приобняла его. Мальчик страшно смутился. «Смотри, руки-то у тебя еще не отогрелись», – сказала женщина и положила свои маленькие белые ладошки на его большие красные ручищи с разбитыми суставами. Действительно, зимой у него постоянно мерзли руки, после пребывания на морозе отходили очень медленно, несмотря на теплые заячьи рукавицы. Матрена Васильевна взяла его руку, погладила и неожиданно провела ею по своей груди. Ганю бросило в жар. Такое и раньше с ним случалось, по утрам или во сне. Он встал и, сам удивляясь своей смелости, обнял женщину. Что дальше с ней делать, он понятия не имел. Матрена Васильевна запечатлела на его дрожащих нежных губах поцелуй, скорее дружеский, чем страстный, и повела в спальню. Ганя вышел оттуда через час, слегка оглушенный и ошарашенный. Он был абсолютно счастлив, как в тот день, когда выиграл первенство района. Подошел к столу, съел еще два печенья и стал торопливо одеваться. Она не вышла его провожать.