Неучтённый фактор - [13]

— На мне цветы выросли? — я выпустила из руки деревяшку, мысленно поёжившись, всё-таки мужик, хоть и волк. Правда, на его морде вместо предполагаемого интереса почему-то проступало возмущение.

— Чего? — пришлось открыть и второй глаз.

Серый обличающе ткнул мне под нос мокрую лапу. Я с интересом выглянула из импровизированной ванны. Так и есть — все четыре.

— Ну извини, надо было грязную воду куда-то вылить, — я вновь прикрыла глаза и погрузилась назад в бадью. — И вообще, порядочный мужик домой через дверь приходит, а не в окно лезет.

Тяжёлая лапа легла мне на голову и хорошенько макнула с макушкой.

„Завтра по пути будет деревня“.

Когда я, отплёвываясь, вынырнула и обернулась, волка и след простыл.

Ура! Может, у них тут уже приличный шампунь изобрели.

Кое-как переночевав на печи, я ни свет ни заря продрала глаза и, как ребёнок в Луна-парк, понеслась по тропинке в обещанную деревню.

Лучше бы силы поберегла.

Лесу ещё было ни конца, ни края, деревни — не слышно и не видно, а я уже выдохлась, едва не плача от досады, злости и усталости, и материла вслух всё меня окружающее: и деревья, и птиц, и солнце, и корни, путающиеся под ногами. Если Серый обретался где-то поблизости, то у него, должно быть, уши в трубочку свернулись, а словарный запас значительно обогатился. Так что, когда вожделенное селение показалось на горизонте, я не то, что не ускорила скорость бредения, но и остановилась, призадумавшись, как себя повести, чтобы ненароком на костре не сожгли.

Так ни до чего толкового и, не додумавшись, я выудила из карманов пару серебрушек и медяков, дабы не вводить никого в искушение видом золота (монета была всего одна, но, тем не менее, она была). Покупать лошадь или телегу я не собиралась, потому как, ни верхом ездить, ни управлять не умела, да и денег бы, думаю, всё равно не хватило, а сколько ещё идти — неизвестно. Не волка же на охоту посылать?

Селяне встретили меня… негостеприимно: косыми взглядами, перешёптываниями за спиной и сжатыми кулаками. Даже принимавшая грязевые ванны упитанная свинья подозрительно захрюкала в мою сторону.

— Здравствуйте, люди добрые, — на манер наших метрошных попрошаек завела я, молясь, чтобы давешний грабитель не оказался местным жителем. — Не продаст ли кто хлеба краюшку?

Видимо, вид у меня был достаточно жалкий, и напряжение деревенских слегка спало.

— Вона, впереди корчма, там и купишь, — степенно сообщил здоровенный мужик в лаптях и лицом, украшенном веникообразной бородой.

— Вот, спасибо, мил человек, — отвесила я поясной поклон и поплелась в указанном направлении.

— На одёжу-то посмотри, старый дурень! — громко прошептали сзади. — Точно ведьма али кикимора поганая.

— Дура ты, Леска. Кикиморы днём не ходят, — не тише возразили шептавшей. Мужик снова заступил мне дорогу.

— Икону сперва поцелуешь чудотворную, — он выразительно кивнул на небольшую часовенку при въезде в деревню. Скрипя зубами и мысленно продолжая материться, я потащилась к указанному контрольному пункту и, стараясь не дышать, приложилась к засиженной мухами доске. Облегчённый вздох был мне наградой и по дороге в корчму меня более не беспокоили.

Корчмарь оказался чуждым предрассудков, не задавал лишних вопросов, а притащил кружку кваса, баранью ногу и краюху хлеба, собрал мне снеди в дорогу и теперь околачивался неподалёку.

— А что, почтеннейший, не найдётся ли в деревне портной, или швея? — я сыто откинулась на лавке. Корчмарь с готовностью отставил отполированный стакан и включился в беседу.

— Да туточки недалеко, через два двора лавка портняжная. А ты, девка, приодеться правильно думаешь. Бесовская это одёжа.

— Так не в исподнем же по кустам скакать, — извиняющимся голосом протянула я. — Ироды какие-то на реке платье украли. Это-то рубище я из воды в мешке вытянула. Русалки, что ль подшутили?

Мужик перекрестился.

— Упаси тебя Боги с нашими русалками встретиться! Минуты не проживёшь. Издалека идёшь? — как-то уж очень безразлично спросил он. Я насторожилась.

— С запада. До камня на развилке добралась, а там меня и в лес забросило. Откуда да куда иду — не могу сказать: обет на мне лежит.

Услышав про обет, мужик расслабился и, заломив за всё две серебрушки, получил одну.

— В нашей деревне, почтеннейший, за такие деньги десять пахарей наедятся, — заявила я, отсчитывая медяки по курсу.

Корчмарь скривился, но смолчал.

Тут моё внимание привлекла излишне оживлённая беседа за столиком у окна.

Так и есть. В дымину пьяная жертва моего вчерашнего имиджа живописала свои приключения, так выразительно помогая себе руками, что пару раз даже оказывалась на полу. Её поднимали, водружали назад на лавку, и шоу одного актёра в надежде на бесплатную выпивку продолжалось.

— И тут оно как выпрыгнет из малинника! Зубищи — во! Морда в кровище, чай кого загрызло, и как завоет голосом нечеловечьим! А я чуде-юде арбалетом и в глаз, и в холку навалял. Не испугался нечистой силы. Оно у меня зубьев половины лишилось и пощады просило. Ну, я — дурак добрый — пожалел нелюдя, сдержал удар роковой, а тот — хвать арбалет, и наутёк! Так и не догнал я его, а старался. Жаль арбалета. Прадеду ещё моему служил верой и правдой.