Неучтённый фактор - [6]

Глава 2. Увидел

Работа с крестражем напоминала потрошение склизких флобберчервей на отработке у Снейпа. С трудом сдерживая тошноту, Поттер вскрывал и пропускал через себя один за другим слои воспоминаний, эмоций, переживаний — всё то, что составляло сущность Волдеморта. Его интересовала только память, а прочее шло лишь омерзительным довеском.

Окажись осколок души, обнаруженный Гарри, живым, он мог бы серьёзно за это поплатиться. Но и сейчас, оставив в покое изувеченный крестраж, он уже не мог со всей уверенностью сказать, что остался прежним Гарри Поттером. Ему показалось, какая‑то, пусть незначительная, часть Волдеморта все‑таки осталась с ним.

Хотя чему там оставаться? Хорошо хоть, звериная злоба на всех и вся, а в придачу к ней неуёмная жажда власти, свойственная Волдеморту, оказались для Гарри совершенно чужды. Так как теперь? Гарри–Том? Что ж, пусть будет Гарри–Том.

* * *

Люциус Малфой выглядел плохо. Это не скрывали ни косметические чары, ни безупречного покроя мантия, ни отточенный многими поколениями особый малфоевский лоск. Из дневниковых записей и обрывков воспоминаний Волдеморта Гарри–Том знал, что несколько дней назад Люциус подвергся очень жестокому наказанию за погубленный дневник–крестраж. Удивительно, как он вообще смог явиться на зов метки? Ему бы ещё лечиться и лечиться, возлежа на мягких подушках и попивая чаёк из нежных рук супруги, а не ползать на коленях перед сумасшедшим маньяком…

— Мой Лорд.

— Рад тебя видеть, мой скользкий друг, — ухмыльнулся Гарри–Том. — Как твоё здоровье?

— Я готов верно служить вам, милорд, — изобразил преданность Малфой. От него веяло тоскливым ожиданием новой боли и унижения. А еще чувствовался гнетущий страх, но боялся он явно не за себя. Гарри–Том заинтересованно «копнул» чуть глубже. Перед глазами мелькнул калейдоскоп чужих воспоминаний: искажённое страстью красивое женское лицо, белокурые волосы, разметавшиеся по подушке, губы, шепчущие: «Люци… Люциус»; смеющийся белокурый мальчик на детской метле; он же немного постарше, играющий с собакой; совсем взрослый и важный первокурсник на перроне вокзала… Люциус Малфой боялся за свою семью.

О своей новой способности Гарри–Том узнал только сегодня утром, когда, практикуясь вызывать по Тёмной метке своих слуг, призвал Хвоста. Петтигрю юлил и лебезил, ползая у ног хозяина, а Волдеморта едва не передёргивало от тошнотворной волны страха и отвращения, идущей от крысы–анимага. Пришлось закрыться дополнительным ментальным щитом. И что это было? Спонтанная легилименция, совмещённая с эмпатией? Нет, не то.

Ментальным наукам Гарри Поттер обучался уже после войны. Въедливый преподаватель в Школе Авроров сумел сделать то, что оказалось не под силу Снейпу: он научил знаменитого курсанта–аврора постоянно держать ментальные щиты. Способности Гарри оказались невыдающимися, но учитель оценивал их как вполне удовлетворительные. Уже потом, после краха Волшебного Мира, сидя в убежище, Рабастан Лестрейндж от скуки обучил его разным хитрым штучкам из высшей ментальной магии, но и он гением Гарри не считал.

Возможно, новые способности достались вместе с отобранной памятью. Но и здесь неувязочка: Волдеморт чувствовал ложь — это общеизвестный факт. Был сильным легилиментом — это тоже ясно. Но эмпатом? Вот это вряд ли. В его воспоминаниях не было ни намёка на это.

Да и эмоции Петтигрю… Сомнительно, чтобы прежний Волдеморт стал бы терпеть рядом с собой ничтожество, испытывающее к его персоне такое омерзение. Тёмный Лорд себя очень любил.

Скорое всего, произошло слияние магии и способностей Поттера и Реддла. Впрочем, Гарри–Тома извечные «почему» и «откуда» мало занимали. Это было, и точка. Теперь нужно как можно быстрее научиться пользоваться новыми возможностями.

И сейчас, беседуя с Люциусом, Гарри–Том убедился, что никакие щиты окклюменции от его «всевидящего взора» не спасают. А уж Малфой умел защищать своё сознание! И ему было что скрывать.

От толпы Пожирателей Смерти веяло страхом, тревогой, смутным ожиданием и лёгкой ностальгией по ушедшей свободе. Да–а, двенадцать лет жизни без господина даром не прошли. Но была ещё и надежда. Вот этого Гарри–Том не понимал: не наивно ли ожидать каких‑то благ от Волдеморта?

— Рад вас видеть, мои верные соратники, — с высокого трона возвестил Тёмный Лорд. По толпе пронёсся единый вздох удивления. Ещё бы, не слуги — соратники! Даже Люциус, усиленно изучающий пол под ногами, изумлённо вскинул глаза.

— Отныне вы не будете стоять на коленях в моём присутствии, ибо доказали мне свою верность и преданность. Вполне достаточно почтительных поклонов. Это привилегия для ближнего круга. Разочаровавшие меня её утратят вместе со своим положением приближённого.

«Искусный лидер умело дозирует кнут и пряник, — поучал когда‑то Рабастан, лениво тренькая на гитаре. — Причём подчинённым должно казаться, что пряника гораздо больше. Таким был Тёмный Лорд до роковой Авады в твой гранитный лоб, болван гриффиндорский. Несколько прямолинеен, несколько несдержан, но так харизматичен! Впрочем, кому я говорю? Разве ты поймёшь? Эх, за нашим Лордом хотелось идти и в огонь, и в воду! Для нас он был всем! Да–а, он знал, как использовать наши слабости… Но куда опасней был твой любимый Дамблдор: его‑то кнута вообще никто не замечал, а в пряниках и яд сладкий! Не так ли, Поттер?»