Нетронутые снега - [20]

— Вот если бы можно было немного подлечить сердце или сбросить десяток лет с моих шестидесяти, то я с удовольствием и, даже не рассуждая, бросился бы в эту дорогу.

— Да вы поймите, — обращался Узов к Якореву, — теперь наступает время, когда у нас здесь посыплется, буквально посыплется золото, и программа будет перевыполняться из декады в декаду, из месяца в месяц, когда мы можем видеть, что и наш труд дает обильные плоды, и в это время уезжать?

— Ну и что же? — басил Якорев. — Да вы там можете такое развернуть, о чем даже сейчас подумать трудно.

— Доедем, Андрей Матвеевич, доедем. Я знаю, сначала вам будет трудно, а потом… а потом все пойдет как по маслу, — успокаивал Аргунов Узова.

Узов стоял, широко расставив ноги, поджав губы. «Хорошо ему так рассуждать! — подумал он про Аргунова. — Его вся жизнь как будто специально готовила для этой дороги. Родился в семье шахтера, потом еще мальчишкой пошел гонять лошадей в приводе шахты, а когда исполнилось восемнадцать, стал работать забойщиком, потом каторга, революция, партизанский отряд, и вот жизнь в тайге по приискам, а я всю жизнь не вылезал из конторы. Теперь попробуй я сунуться в такую дорогу. Что со мной станется?»

9

Стояла морозная ночь, выпал Снежок. Рядом с Аргуновым шел, глубоко засунув руки в карманы, присланный из Главка инженер. Было тихо. Ни одна щелка оконных ставней не светилась. Инженер иногда прикладывал ладонь к озябшему носу, к щекам, отдувался.

— Холодновато сегодня, — говорил он.

— Да… Вот и моя квартира, сейчас отогреемся.

Аргунов легко постучал в окно. Жена не спала. Дверь скрипнула, в сенях щелкнула за ложка.

— Ну, вот мы и в тепле, — пропуская в дверь инженера, проговорил Аргунов, — прошу, раздевайтесь.

Инженер снял пальто, повесил на вешалку и стал энергично потирать озябшие ладони.

— Знакомьтесь, это моя жена Анастасия Семеновна.

Инженер назвал себя Михаилом Александровичем Коточковым.

— Проходите, Михаил Александрович, в столовую, здесь быстрее отогреетесь, — пригласил Аргунов.

Инженер сегодня прибыл с вечерним поездом в Аларск в распоряжение начальника экспедиции.

Аргунов прошел к двери своего кабинета.

— Я думаю, Михаил Александрович, вам не стоит искать квартиру на каких-то пять-шесть дней. Если вас устраивает мой кабинет, то занимайте его. Мы вам перенесем вот эту кушетку, и вы можете свободно располагаться.

— Если я вас не стесню, Николай Федорович, — немного смущаясь, проговорил Коточков, — то я с удовольствием.

— Чего там, какое тут стеснение.

Аргунов только сейчас хорошо рассмотрел уже немолодое лицо инженера с глубокими морщинами в углах глаз, густые брови и реденькие волосы на голове. Ему можно было дать лет сорок пять. Лицо его было не загорелое, не обветренное. Руки были нежны. Он стоял возле этажерки, разглядывая книги.

В сенную дверь постучали.

— Кто бы это мог быть так поздно? — удивленно проговорила Анастасия Семеновна, поставила тарелки на стол и пошла открывать двери.

В квартиру тяжело ввалился широкоплечий человек с котомкой за плечами, в плисовых приискательских шароварах, в коротком ватнике. В коридоре было темно. Гость снял шапку, ударил ею о голенище ичига, сшибая снег, и медленно, усталыми движениями стал освобождать плечи от лямок котомки.

— А, Романыч! Ну, здравствуй. Раздевайся, проходи, — приветствовал его Аргунов, — да дай я тебе помогу снять котомку.

Романыч распоясал кушак, разделся, все аккуратно сложил в угол и стал земно кланяться Анастасии Семеновне.

— Вам низкий поклон и наилучшее пожелание, и добра много, и здоровья от всей братии таежной.

— Да будет тебе, Романыч, все шутишь, ведь устал и так, наверное, с дороги, проходи, садись.

Романыч прошел, тяжело стукая мерзлыми ичигами о линолеум.

— Знакомьтесь, Михаил Александрович, это мой старый приятель Василий Романович Сохатый, приискатель из приискателей.

Сохатый, познакомился с инженером и сел в широкое дубовое кресло.

— Какими судьбами, Романыч?

— Да по делу… — уклоняясь от прямого ответа, проговорил тот.

Сохатый сидел, откинувшись на спинку. Аргунов и Коточков закурили табаку из объемистого кисета приискателя.

Аргунов справился о здоровье Сохатого.

— Здоровье, куда оно денется, здоров. Живем да здоровьице бережем, что нам больше делать! — пошутил приискатель.

— Ты как-то, я помню, жаловался на сердце? — спросил Аргунов, хитровато прищурившись на Романыча.

Приискатель насторожился.

— На сердце? — переспросил он. — Нет, сердчишко у меня здоровое.

Он осторожно одной рукой отставил тяжелое кресло в сторону и прошелся по комнате. «Однако силен этот Романыч», — подумал инженер, мысленно взвесив дубовое кресло.

— Вот это черт! — приискатель с удивлением остановился. — Когда же это ты забил такого? А я и не слышал…

Сохатый стоял, чуть согнувшись и склонив набок голову, и смотрел на громадную шкуру медведя.

— Наверное, из этой трехстволки? — Он показал на красиво гравированное ружье штучной работы.

— Из нее.

— Вы еще и охотник, Николай Федорович? — проговорил Коточков.

— Да.

— Действительно, чудесная шкура!

— О! Федорович — охотник знаменитый, его вся тайга знает. Ружьишко, однако, бьет здорово, — похвалил трехстволку Сохатый и осторожно снял ее с рогов.