Нетерпеливый алхимик - [84]

— Однажды Сальгадо получит премию за вклад в пополнение национального поголовья слюнявых самцов.

На этот раз моя помощница хватила через край. Не буду утверждать, будто меня совсем не трогали чары Сальгадо. Раньше мне приходилось работать с ней в паре, но все обошлось без глубоких сердечных ран. И сейчас я думал вовсе не о ней. Окончательно придя в себя, — в конце концов, меня здесь поставили для того, чтобы руководить обеими женщинами, а не служить мишенью для их острых дротиков — я строго сказал:

— Чаморро, сгоняй наверх к Валенсуэле. Одна нога здесь, другая там.

Она состроила мину, которая появлялась в тех редких (а может, и частых) случаях, когда я прибегал к сленгу, оскверняющему ее изысканный слух. На лице моей помощницы читались досада и в то же время обреченность от понимания, что приговор не подлежит обжалованию.

— Зачем? — спросила она настороженно.

— Мне нужен список судов, принявших к рассмотрению тяжбы между Очайтой и Салдиваром.

Чаморро встала, но сдалась не сразу. Прежде чем уйти, она поинтересовалась:

— Ты будешь звонить секретарю?

— Нет, Чаморро. Я не буду ему звонить.

— А вдруг речь идет о чем-то важном?

— Очень может быть. Чтобы знать наверняка, мне необходим список. И будь так добра, постарайся управиться до рождественских праздников.

Чаморро насупила брови и безмолвно удалилась. А я пошел за увесистой папкой с материалами по делу Тринидада Солера. В голове брезжила одна догадка, заставившая меня вновь обратиться к проделанной нами работе, и мое нетерпение до определенной степени оправдывало вспышку раздражительности против ни в чем не повинной Чаморро. Если мне не изменяла интуиция, то в этот момент некий неизвестный покатывался со смеху не только надо мной, но и над всеми нами, да так, что рисковал вывихнуть себе челюсть. Я отложил в сторону последние листы и сосредоточил внимание на начальной стадии расследования. Среди вороха газетных вырезок я выудил одну заметку, поспешно напечатанную в первый же день после трагедии и содержащую прозрачные намеки на связь между смертью Тринидада и темными махинациями на атомной станции. Ту самую заметку, где было опубликовано интервью с языкастым экологом, который, занимая в движении «зеленых» довольно скромное место, тем не менее оперировал закрытыми данными, и подобная осведомленность свидетельствовала о неоднократном нарушении тайны следствия. Я глянул на название газеты и сверил его с записями последних трех недель. Все оказалось, как я и предполагал.

— Надо же уродиться таким мудаком, — пробормотал я.

И для пущей убедительности я принялся колотить себя кулаком по лбу. За этим полезным занятием меня и застукала Сальгадо. Неизменно очаровательная, она шла к моему столу, придерживая рукой пистолет, болтавшийся на левом боку в такт ее движениям. Я, словно завороженный, не сводил глаз с ее грациозной фигурки, и меня вдруг посетила абсурдная по своей неуместности мысль, что никто, кроме нее, не умеет носить громоздкую плечевую портупею с таким непринужденным изяществом. Она же и выручила меня из идиотского положения:

— Вас опять просят к телефону, господин сержант.

— Кто?

— Какой-то странный тип. Похоже, иностранец. Я не разобрала фамилии.

Я в буквальном смысле сиганул через стол и, спотыкаясь, понесся к телефону под ошарашенным взглядом Сальгадо. Потом схватил трубку и закричал:

— Слушаю!

— Сержант? — спросил он. По шуму и громким возгласам, почти заглушавшим его голос, я понял, что он звонит из какого-то бара.

— Слушаю.

— Говорит Василий, — назвал он себя, хотя в этом не было никакой надобности. — Извини за поздний звонок.

— Незачем извиняться. Что у тебя?

— Одного типа на фотографии я хорошо знаю. Видел его по меньшей мере три раза. Прочитать тебе имя на обратной стороне снимка?

— Черт бы тебя совсем побрал, Василий!

— Как-как?

— Да читай же! — завопил я, еле сдерживая нетерпение.

Через полминуты я уже скакал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. По моим подсчетам, Чаморро все еще находилась в кабинете у Валенсуэлы, но я столкнулся с ней в коридоре. Увидев мое искаженное судорогой лицо, она испуганно выставила вперед блокнот с записями и словно шпагой замахала им у меня перед носом.

— Вот список, — проговорила она.

— Расскажешь по дороге, — буркнул я, пыхтя и отдуваясь. — Только что звонил Василий. Они у нас на крючке, Виргиния. Наконец-то мы разгребли эту помойку.

— Неужели разгребли? — спросила она недоверчиво.

— Может, не до конца, — исправился я. — Но все же.

Пока я гнал машину, скрежеща тормозами на поворотах и распугивая сиреной недоумков, не желавших уступать нам дорогу в эгоистическом стремлении отвоевать несколько свободных метров в полуденной мадридской пробке, Чаморро успела прочитать мне список. Тяжбы были распределены по разным судам, но один из них привлек наше внимание симптоматичным совпадением: два процесса, где Очайту крепко приперли к стенке, близились к завершению, меж тем как многочисленные дела, заведенные на Салдивара еще в незапамятные времена, обросли мохом и грозили развалиться при малейшей попытке дать им ход.

— Хорошо, — пробурчал я, ловко увернувшись от «Фокстерьера»,