Нет возврата - [3]

Неделя небольшой срок для романа, но ее может хватить, чтобы перевернуть жизнь, а то и две, даже три. На следующий вечер он заехал за ней, и она вышла к его машине. Каштановые волосы были уложены высоким валиком; белая плоеная блуза с пышными рукавами, заканчивающимися у запястья пеной кружев, широкий, стянутый на талии пояс и черная макси-юбка придавали ей несколько старомодный дамы времен короля Эдуарда вид, который показался ему очаровательным по контрасту с тем образом, какой он нарисовал себе, мечтая о ней прошлой ночью.

Она говорила просто, но умно, и умела слушать, когда он рассказывал ей о своих делах — на что редко решался с женщинами. К исходу вечера он все больше и больше сознавал. что его чувство к ней не просто преходящее увлечение или обычная похоть. Эта женщина вызывала у него восхищение. Она обладала внутренним спокойствием, уравновешенностью, чистотой, благодаря которым он расслаблялся и отдыхал.

Он разговорился, все более и более откровенно рассказывая ей о том, что обычно держал при себе, — о своих финансовых операциях, о скуке, которая нападает на него в их всемогущем обществе, которое он презирал, но которое одновременно использовал, деря с него три шкуры. Она, по-видимому, немного знала, зато все понимала, а это куда ценнее в женщине, чем многознание. Они все еще беседовали за столиком в углу, когда далеко за полночь ресторан стали закрывать. Она очень мило, с неповторимым тактом отказалась отравиться в его шикарные апартаменты, чтобы закончить вечер стаканчиком коктейля, — такого за многие годы с ним не случалось.

К середине недели он уже признался себе, что сражен наповал, как какой-нибудь семнадцатилетний мальчишка. Он спросил ее, какие духи она любит, и она сказала «Мисс Диор», иногда она позволяет себе купить крошечный — четверть унции флакончик в самолете, где нет налога на продажу. Он послал одного из своих лизоблюдов на Бонд-стрит и в тот же вечер преподнес ей самый большой флакон, какой отыскался в Лондоне. Она приняла подарок, не скрывая радости, однако выразила неудовольствие его размерами.

— Это чересчур дорого. Это же расточительство!

Он смутился.

— Но я хотел подарить вам что-нибудь необычное.

— Вы, должно быть, выложили за него целое состояние.

— Но я, поверьте, могу себе это позволит ь.

— Возможно. И это очень мило с вашей стороны. Но больше, пожалуйста, таких дорогих вещей мне не покупайте. Это же расточительство!

На неделе он позвонил в свое Вустерширское поместье и велел включить в бассейне подогрев, а в субботу они покатили туда на денек в его машине и поплавали всласть, несмотря на холодный майский ветер, от которого пришлось защищаться установленными с трех сторон бассейна раздвижными стеклянными щитами. Когда она в белом махровом купальнике появилась на пороге раздевальной, у него занялось дыхание. Великолепная женщина, сказал он себе, — во всех смыслах великолепная!

Накануне ее отъезда в Испанию они провели вместе последний вечер. Они долго целовались в темноте «роллс-ройса», припаркованного в боковой улочке по соседству с кварталом, где она остановилась. Но когда его рука скользнула с ее плеча пониже, она мягко и твердо отвела ее, вернув к нему на колени.

Он просил ее оставить мужа, развестись и выйти замуж за него. Он говорил очень серьезным тоном, и она, выслушав это предложение, также очень серьезно, покачала головой.

— Я не могу, — сказала она.

— Я люблю вас. Не преходящей любовью, а окончательно и бесповоротно. Я готов для вас на все.

Она смотрела сквозь ветровое стекло на быстро темневшую улицу.

— Да, наверно, любите, Марк. Нам не следовало заходить так далеко. Мне следовало заметить это раньше и перестать встречаться с вами.

— Вы любите меня? Хоть немного?

— Не знаю, что вам сказать. Слишком мало времени прошло. Вы очень торопитесь. Я не могу так быстро.

— Но вы могли бы меня полюбить? Пусть не сейчас, позже?

И на этот раз у нее достало женского чутья принять его вопрос очень серьезно.

— Наверно, могла бы. Или скорее, вряд ли не могла бы не полюбить. Вы совсем не такой, каким вы сами себя и ваша репутация вас изображают. При всем цинизме, которым вы маскируетесь, вы на самом деле очень ранимый человек, и эго хорошо.

— Так уйдите от мужа и выходите за меня.

— Этого я не могу. Я обвенчана с Арчи и не могу от него уйти.

Сандерсон почувствовал, как его заливает волна ненависти к безликому человеку где-то в Испании, вставшему на его пути.

— Чем же он владеет, чего я не могу предложить вам?

— Ничем. Он, право, очень слабый и не слишком деятельный.

— Так почему же не оставить его?

— Потому что я нужна ему, — сказала она просто.

— Вы нужны мне.

Она покачала головой:

— Не слишком. Вам хочется получить меня, но вы обойдетесь и без меня. А он не обойдется. У него не хватит сил.

— Я не просто хочу вас, Анжелика. Я люблю вас, люблю больше, чем когда-либо кого-то за всю свою жизнь. Я обожаю вас. И жажду.

— Вы не понимаете, — помолчав, сказала она. — Женщины любят быть любимыми и обожают быть обожаемыми. Они жаждут, чтобы их жаждали. Но еще больше, чем все это вместе взятое, женщине нужно, чтобы в ней нуждались. Арчи я нужна как воздух, которым он дышит.