Нет войне конца - [43]

Жрец слышит стук сердца, барабанный бой и удары кулака по несуществующей ещё двери.

Прямые линии на передней стене удлиняются и соединяются между собой, обрисовывая вход, исчезнувший после того, как было завершено создание Ложи Эха, и её единственный обитатель вошел внутрь.

Обитатель.

Почему Ци Рекх знает это? Потому что, пока дверь возвращается в этот мир, а резня достигает своего апогея, видения и отголоски продолжают вопить на него, учить его, оценивать его. Колени жреца подгибаются. На какой-то миг, он уже не снаружи ложи. И он уже не Ци Рекх. Он внутри, окруженный всеми возможными телами, челюстями и аморфностями тьмы. Он внутри, жадно глядит на то, как возвращается дверь в стене. Он внутри, тот, кто пройдет по пути, в экстазе от того, что великое обещание, наконец, воплощается в жизнь.

Стук, доносящийся из ложи, вплетается в ткань того эха, что звучит только для Ци Рекха. Эхо имени столь великого, что оно может воплощаться лишь постепенно, один звук за другим. Могучая цезура[1] ударом молота обрывает хор мертвых звезд.

Ммммммммммммммм…

Ааааааааааааааааааааа…

Д-Д-Д-Д…

Ци Рекх, отброшенный назад в свое тело, прижимает ладонь к виску. Повторяющаяся Д, краткий, внезапный звук, грозит расколоть его череп на куски. Имя из эха начинает обретать форму. Оно ещё не завершено, хотя жрец уже может попробовать его на язык — но не рискует, страшась разгневать стоящую за ним силу. Не стоит оскорблять её полуименем.

Справившись с болью в черепе, Ци Рекх вновь выпрямляется, полный решимости встретить обитателя Ложи Эха, стоя на ногах. Интересно, другие жрецы ощущают то же самое? Возможно, но он не может посмотреть на них, чтобы убедиться в этом. Взгляд Ци Рекха прикован к Ложе, к месту, где последние недостающие линии складываются в узор двери.

Путь открывается, и грядет тот, кто пройдет по нему.

Дверь проявилась полностью, и теперь грохот доносится не только из-за нее, но и из воздуха, и из головы самого Ци Рекха. Дрожь Ложи Эха и грохот ударов неизвестного существа о стены реальности смешиваются в единый ритм. И вот — о, славный миг! — дверь открывается со звуками скрежета камня о камень, треска энергоразряда и последнего вздоха из перерезанной глотки.

Две массивные каменные плиты на лицевой стене здания выворачиваются наружу, выпуская на волю отзвуки эха, долго томившиеся во тьме внутри. Теперь они свободны и их торжествующие голоса звучат громче, чем когда-либо. Сам по себе возникает спуск, камень разворачивается от двери до залитого кровью пола ровным полотном, как будто выдвигается металлическая десантная рампа.

С минуту не видно и не слышно ничего, кроме беспрерывного, безумного хора отзвуков эха. Затем, наконец, в проеме появляется фигура.

Сначала невозможно разобрать ничего, кроме общих очертаний силуэта — крупного, но неопределенного, смазанного тенями из глубины Ложи. Затем её обитатель начинает спускаться вниз, и, с каждым шагом, его облик виден все более ясно. Тот, кто идет навстречу давинцам, способен внушать ужас — он вдвое выше их, шагает на двух ногах, одна из которых мощна, мускулиста и оканчивается копытом, другая же — суставчатая паучья лапа. Легко представить, что походка такого создания должна быть в лучшем случае неуклюжей, но нет — оно движется с грацией, оставляющей ощущение едва сдерживаемого желания броситься вперед с немыслимой быстротой.

На теле создания мешком висит какое-то одеяние… Нет, понимает свою ошибку Ци Рекх, это не одежда, а плоть обитателя Ложи. Болезненно-белого цвета, она свисает с его оголенных костей, напоминая длинный свиток пергамента. Сходство усиливается, когда жрец замечает кровавые руны и татуировки, покрывающие изуродованную плоть. Некоторые из них подмигивают ему и что-то шепчут. Кости, которые видны Ци Рекху, будто закопчены огнем, но при этом блестят, обмотанные колючей проволокой. На руках плоти не осталось вовсе, и они сгибаются в нескольких местах, заканчиваясь длинными, элегантными ладонями, обещающими ласку заточенных ножей.

Его голова и лицо… Ци Рекх не новичок в ритуальных уродствах. Всю его сознательную жизнь они были частью того, чем он занимался в качестве жреца Ложи Гончего Пса. И, несмотря на это, у него пересыхает во рту, когда он смотрит в лицо создания. Никогда прежде Ци Рекх не видел, чтобы преображающее искусство обезображивания заходило настолько далеко. Несомненно, что когда-то это существо было человеком — в его лице осталось как раз достаточно частичек, глядя на которые, можно определить, в каких направлениях шли трансформации. Это ходячее чудо, это произведение божественных сил когда-то было изменено не сильнее, чем сам Ци Рекх сейчас.

Его лицо… Как же оно чудесно.

Череп раздался во все стороны, кости вздувались и утолщались то здесь, то там. Над правой скулой вырос рог, загнутый кверху и разветвляющийся надвое. Кончики рогов настолько остры, что ими можно пронзить дурной сон или чью-то мечту. Нижняя челюсть, длиной с предплечье Ци Рекха, грозно выдается вперед. Часть зубов все ещё привычной человеческой формы, другие принадлежат хищникам древних эпох, на переднем краю же торчат змеиные клыки. Верхняя челюсть в своем основании так же широка, как нижняя, но затем плавно сужается, образуя крепкий и острый черный клюв. Оторванные губы свисают по обеим сторонам челюстей. Вся плоть на лице изодрана в клочья, полоски и жгутики незакрепленных мышц. Лоб, костяные выросты и изгибы которого напоминают образы с передней стены Ложи, заполнен массой глаз.