Нет смысла без тебя - [24]

Раздался телефонный звонок, и второй фэбээровец ответил, что все в порядке, скоро мы прибудем к вертолетной площадке. Врач сделал мне укол успокоительного, и я лег на носилки. Мне сказали, что я могу спать, что я и сделал, впрочем, бессознательно. Я смутно помню, как мы припарковались у вертолетной площадки, как меня погрузили в дико вибрирующее воздушное судно, как стальным крюком меня подняло в небо.

Окончательно я пришел в себя уже в самолете, летящем в Америку. Со мной находились все те же: врач, два агента ФБР, плюс к ним присоединилась агент Томпкинс.

— Операция прошла успешно, — сухо сказала она. — Будем надеяться, что все не зря.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Выбора у меня не было.

* * *

Выступление в Лондоне оказалось самым слабым из трех прошедших, и я знаю почему: потому что до того, как я спустился на арену О2, у меня состоялся разговор с агентом Томпкинс. Очень неприятный и тяжелый разговор. Я вынужден был согласиться на их условия.

Она ждала меня наверху, возле куба, в который я должен был залезть, чтобы спуститься на сцену. У нас было не больше трех минут на тот разговор. Когда я увидел эту женщину, то сначала испугался. Обычно здесь никого, кроме работников сцены, не было, и обычно это двое мужчин. А сейчас возле куба стояла женщина с тросами безопасности в руках.

— Есть разговор, мистер МакКуин, — сказала она сухо.

— Мне сейчас некогда, — ответил я. — Мое выступление начнется через три минуты. Можно поговорить позже?

— Нет, мы поговорим сейчас. Не беспокойтесь, я помогу вам с оборудованием. Идите, не бойтесь, я получила инструкции от работников сцены. И поверьте, моя квалификация куда выше.

Она обмотала меня тросами безопасности, и я залез в куб. Я стоял спиной к ней и слушал ее сухой голос, пока она крепила ремни безопасности к кубу.

— Ситуация очень непростая, мистер МакКуин. Я скажу вам две вещи, которые вы должны знать: вы все еще под программой защиты свидетелей, но только не русские вас защищают, а ФБР, то есть правительство Штатов. Скажу сразу, что нам крайне важно, чтобы вы выжили. Ваша жизнь — залог успеха одного очень громкого дела против известного вам Наркобарона. И второе — вас заказали, и на одном из концертов постараются убрать. Мы сделаем все, чтобы спасти вам жизнь, но, если мы сейчас не договоримся, это шоу будет последним в вашей жизни. Мы спрячем вас, мы вынуждены это сделать, чтобы сохранить вашу жизнь. Сколько вы будете под замком, я не знаю, но, наверное, долго. Так что можете попрощаться с залом через полторы минуты.

Она выдержала паузу в несколько секунд:

— Но есть вариант, который согласован с правительством и прокурором США. Мы инсценируем вашу смерть на одном из шоу. Вы исчезнете, этого не миновать, но, как я надеюсь, ненадолго. Если Наркобарон поверит в вашу смерть, он утратит бдительность. Ведь он боится только ваших показаний, и в этом он прав. Только вы его знаете в лицо.

— Нет, с ним была целая армия! Они все знают, как он выглядит.

— Ни один из тех, кого взяли в России, не признался, — ответила агент Томпкинс и затянула ремень на поясе туже, чем следовало. — Они отказались от сделки с правосудием, получили по двадцать лет, но упорно хранят молчание. Я продолжу, если позволите. После вашей инсценированной смерти мы возьмем Наркобарона и инициируем уголовный процесс, в котором вы неожиданно для всех выступите. Правительство США отблагодарит вас за труды и неудобства, будьте уверены.

— А если он не поверит? Ведь его киллер скажет, что не убивал.

— Мы постараемся арестовать исполнителя, — ответила агент. — Но такой вариант не исключен. В этом случае вы будете сидеть под охраной столько, сколько нужно. Как видите, вариантов у вас всего два.

— Вариантов нет вообще. Я отказываюсь от вашей помощи, пусть убивают, — сказал я горячо.

— Нет, мистер МакКуин, к сожалению, такой вариант невозможен, — ответила агент Томпкинс. — За воспрепятствование правосудию вы будете осуждены и помещены в специальный изолятор, и там обеспечить надлежащую защиту даже легче. Но как долго вас там продержат — неизвестно. Возможно, всю жизнь. А если пойдете на сотрудничество, то, скорее всего, заключение не займет больше полугода.

— Ну что, вы готовы сказать залу «Прощай»? — спросила агент жестко.

— Нет, — ответил я.

— Ваше «нет» звучит как «согласен». Или я ослышалась?

— Не ослышались, — ответил я. — Я согласен. Вы не оставили мне выхода.

— Выход есть всегда, — сказала агент. — Удачного выступления.

* * *

Мое заключение длится уже больше года. В моей жизни оно самое, пожалуй, сложное в эмоциональном плане. Я не испытывал страха и думал, что будет проще. Но, оказывается, чувства вины, обиды, злости могут разъедать куда сильнее самого сильного и острого страха.

Из самолета я вышел на негнущихся ногах. Мне рассказали, как отреагировала Ника, как она пыталась взобраться на двухметровую сцену и упала на рельсы, а потом ворвалась за кулисы, кричала мое имя и рыдала. Я представил, что она чувствовала, пытаясь отыскать мое тело, увидеть своими глазами… Это страшное чувство, я знал его — ведь я не видел тел ни матери, ни отца, ни Лизы. Я знал, что отец и мать мертвы, но мне не дали проститься с ними, а тело Лизы так и не нашли. Может быть, это и хорошо. Я не знаю, как они выглядели мертвыми, в последнюю минуту их пребывания в мире живых до того, как закроют крышку гроба. Я всегда буду помнить их такими, какими они были в то утро: мама и Лиза — счастливые и сонные, а отец… Я не видел его, только слышал тихие шаги по квартире, когда он собирался на работу. Я уже не спал, дремал, не хотел вставать, мне было лень. Хотя мог провести эти последние минуты с отцом, проводить его на работу, выпить с ним утренний кофе. Отец любил крепкий кофе утром, без сахара и сливок. Если маме удавалось застать его врасплох, она готовила овсяную кашу, ворча, что он не заботится о желудке, отец послушно все съедал, хотя он, как и я, терпеть не мог овсянку. Да и любую кашу в принципе.