Нет ничего невозможного - [69]

Но теперь решения о своих шагах принимал я сам. Всю ночь казалось, что внутри меня кто-то другой, захвативший власть и принимающий важные решения, игнорируя меня, будто я никто. И по какой-то неизвестной причине этот человек вдруг решил, что хочет оказаться на северном склоне. Ну что поделаешь.

Вместе с дневным светом пришел и комфорт знакомого северного гребня, покрытого почти метром свежего снега. Наслаждаясь ощущением того, что посреди лета я снова здесь, наверху, один среди снега, я расслабился и стал сидя скользить вниз, пока не услышал шум голосов, доносящихся из лагеря. Когда я спустился по последним участкам снега, то увидел, что к началу ледника кто-то приближается. Это был Себ. Он дал мне попить воды — и первый же глоток вернул меня к жизни.

Вернувшись в лагерь, мы перекусили, хотя мой желудок был будто завязан узлом, и, практически не теряя времени, попрощались с Адрианом, Кори и Моникой, поблагодарив их за то, что разрешили спать в их палатке. Мы пробежали трусцой последние двадцать километров по морене до Ронгбука, оказавшись там как раз вовремя, чтобы собрать чемоданы. На следующий день нас ждала машина, чтобы отвезти в Лхасу, где мы садились на самолет и возвращались домой.

Встреча

Двери парома закрылись, и он двинулся, оставляя борозды на воде. Я купил в кафетерии горячую вафлю и вышел на носовую палубу. Свежий и влажный воздух резко отличался от сухого, которым я дышал в Гималаях. Я провел пальцем по обожженным солнцем губам. Посмотрел на свои руки, практически черные, морщинистые от сухости. Но, подняв глаза, я забыл о самых высоких горах мира. Ветерок и морской воздух вернули меня в норвежские фьорды.

Хотя судно приближалось к берегу быстро, тридцать минут в пути казались бесконечными. Мы еще не причалили, а я уже закинул за спину рюкзак; когда двери начали открываться, я увидел Эмели, которая ждала меня в заведенной машине. Мы молча поцеловали друг друга и тронулись. Мы сказали друг другу все, что нужно, не произнеся ни слова.

Когда я оставил дома рюкзак и снял одежду, пропитавшуюся потом за два дня дороги из пыльного лагеря, мы надели кроссовки и вышли на пробежку. Какое-то время мы молча бежали рядом, наслаждаясь шумом ветра и синхронностью нашего дыхания. По мере того как позади оставались километры, на смену тишине стали приходить слова, которые теперь не были лишними. Постепенно разговор от воспоминаний перешел на повседневные дела. Казалось, что было обычное утро, из тех, когда я возвращался после подъема на одну из ближайших вершин.

— В эту субботу забег в Гейрангере, я хочу поехать. Ты как? — Эмели.

— Да, хорошая идея, чтобы вернуться к соревновательному темпу, — я.

Мы бегали пару часов, в тумане, среди влажной травы и снега, который все еще лежал на вершинах. Вернувшись домой, я решил разобрать багаж. Открыв рюкзак, я начал вытаскивать из него вещи, разделяя их на две кучи: грязная одежда и снаряжение, которое нужно положить на место. Потом я засунул грязную одежду в стиральную машину, не разобрав рюкзак полностью, — там остались еще какие-то вещи. Мне нравится оставлять небольшой собранный резерв, чтобы всегда быть в состоянии готовности к новым экспедициям.

В дверь стучалось лето, снег на вершинах стремительно исчезал, напоминали о себе первые цветы. Через несколько недель пейзаж сильно изменится, и никто не вспомнит, как эти цветочные поля с яркой, разнообразной палитрой были покрыты слоем белизны, сдерживающей их жизнь.

Воспоминания об Эвересте в моей голове тоже быстро таяли, как снег, который исчезает с поверхности и, переходя в свое новое состояние, пропитывает землю, помогая опять зародить в ней жизнь. Пережитое забывается, но обогащается и расцветает опыт, а в сознание опять проникают эмоции, возбуждение. Я уже начал планировать забег на следующие выходные, думать о новых экспедициях, об идеях, которые можно реализовать, если сильно постараться…

Даже те из друзей, что меня хорошо знают, всегда удивляются, оказавшись у нас дома: на полках, заставленных книгами и географическими картами, они не видят выставленных трофеев. А меня пугает мысль о том, чтобы стать пленником собственного прошлого. Наверное, поэтому я не храню награды, полученные на соревнованиях. Одни я отдаю своему дедушке, другие дарю какому-нибудь ребенку, который с сияющими глазами следил за забегом. Иногда — владельцу отеля, где остановился, или кому-то из своих спонсоров. Те трофеи, что все же добираются до дома, в итоге оказываются в контейнерах для переработки мусора; некоторые я вообще использовал как скребок, чтобы снять с лыж воск, или как доску, чтобы нарезать овощи. Может быть, мной движет боязнь застрять в прошлом? Или тщеславие? Или наоборот, тщеславным меня делает страх перед дискомфортом, который я испытаю, приняв, что мои заслуги ценны?

— Наступит день, когда ты пожалеешь, что не насладился своими достижениями, — в шутку ворчит на меня Эмели.

У меня нет сомнений, что я очень хорошо, невероятно хорошо провел время, как планируя, так и реализуя проект. Однако даже это триумфальное восхождение показало, что по большому счету осуществить его не так уж трудно, а теперь я буду думать, как мне пойти еще дальше.