Нет ничего невозможного - [3]

Злой на себя за неспособность сделать что-то полезное, я поддался искушению и выбрал фильм на экране в спинке переднего кресла. К счастью, вскоре после начальных титров я уснул.

Мне снилось, что я в лесу. Вокруг большие деревья. Не гигантские, как американские секвойи, а скорее из обычного леса, как в Пиренеях, но совершенно ненормальных пропорций. Я как будто видел их снизу, с высоты ребенка или небольшого зверя.

Несмотря на атмосферу покоя, лес меня пугал; казалось, что всё его нутро движется с головокружительной скоростью. Я пошел в каком-то направлении, чтобы выйти из него, но он будто вращался вместе со мной, не позволяя выбрать правильную дорогу. Я побежал, но лес настаивал на своем, продолжая поворачиваться и двигаться с той же скоростью, что и я. Ноги не реагировали, они были как из свинца; несмотря на то что я спортсмен элитного уровня, мои ступни завязли в слое мха и хвои. Когда мне показалось, что я наконец смог сбросить с ног эту тяжесть, лес резко накренился, как лодка в сильный шторм, и заставил меня упасть. Лес удерживал меня, не давая сбежать.

Я различал тени животных, мелькавшие между деревьями. Казалось, их там десятки. Они были огромными и подступали со всех сторон, все сужая круг. Когда они приблизились так сильно, что готовы были меня раздавить, я вдруг осознал, что на самом деле животное только одно — кто-то вроде мамонта на длинных лапах, передвигавшийся большими прыжками. Я присмотрелся к зверю: теперь это был уже не мамонт, а гигантский кролик или заяц.

Вдруг кто-то начал стучать по одному из деревьев, как будто топором. Тук-тук! Прямо над моей головой. Я почувствовал, что заяц (или кто там это был) схватил меня за плечо. Тук-тук!

— Прошу прощения, желаете что-то из напитков? — спросила стюардесса, и я, вздрогнув, проснулся.

Сонной гримасой я дал ей понять, что ничего не хочу, и она продолжила толкать тележку в сторону хвоста самолета. В этот момент до меня дошло: мне снилась Петита! Зайчик, которого я в детстве подобрал в грозу в лесу позади перевалочного пункта, где мы жили. Во сне она была огромной, но когда я ее спас, это был крошечный раненый зайчонок. В тот вечер много лет назад я принес ее домой, накормил, напоил и взял спать в свою комнату. Через несколько дней, восстановив силы, она усеяла всю мою комнату пометом, а когда я спал, безостановочно бегала под одеялом. Тогда родители сказали, что нужно ее отпустить. Мне не хотелось. Это моя зайчиха! Я нашел ее и спас, я построил ей довольно большой вольер рядом с домом, чтобы ей было где бегать, и я каждый вечер кормил ее, когда приходил из школы.

Несмотря на все это, однажды через несколько месяцев я вернулся с занятий, пошел к зайчихе и увидел, что она умерла. Я плакал и плакал, не переставая задаваться вопросом, что я сделал не так. Мне не сразу пришло в голову, что, пытаясь ухаживать за ней, я ее убил. Зайчиха предпочла умереть, чтобы не жить в заключении. Тогда я понял, что есть животные, которые привязаны только к одному — к свободе.

Спустя три дня после этого перелета я чувствую себя невероятно далеко от всего, что оставил позади: от покрытых инеем полей, где ноги становились мокрыми во время пробежек с Эмели, и от молчания, которое мы оба хотели нарушить, но не знали как. Почему никто из нас ничего не сказал? Далеко позади остались наши объятия, город, пробки, шум и нервозность по дороге в аэропорт — из-за еле едущих машин впереди я чуть не опоздал. Так же далеки теперь мой блокнот с записками для подготовки и зайчиха Петита из моего сна.

Теперь я здесь, попавший в переделку, которой сам так ждал.

Если посмотреть вперед, назад или вверх, то видно лишь обволакивающую белизну. Внизу — мои ноги, увязшие в снегу. И тишина вокруг — такая интенсивная, что мерещится далекий свист.

На самом деле никакой тишины нет: есть глубокое дыхание; жесткие порывы ветра; снежинки, которые падают с неба, противятся потокам воздуха и поднимаются со всех сторон, во всех направлениях, чтобы врезаться в мою куртку с ритмичным «пам-пам-пам». Вокруг столько шума, что он сам себя нейтрализует. Поэтому я слышу только тишину. Тишина в ушах и перед глазами… Диагональная линия передо мной отделяет два очень близких оттенка белого, позволяя догадаться, что я приближаюсь к резкому спуску. Это уклон, который теряется в снежной буре в нескольких метрах впереди. Глубокие следы, которые я оставляю, почти мгновенно исчезают, заполняясь снегом. Давай, еще шаг! Снег достает уже до колен и скоро станет плотным под воздействием ветра.

Все органы чувств подсказывают, что эта стена в две тысячи метров, которая еще пару часов назад казалась безобидной, вот-вот, в течение нескольких секунд, превратится в страшную опасность, в ловушку, скрывающую снежные лавины. Я всаживаю ледорубы как можно глубже. Мои товарищи где-то позади, и мне не удается их увидеть — их поглотил густой туман.

Перед каждым следующим шагом возникает одна и та же мысль: «Станет ли эта вершина моей последней? И что я вообще здесь делаю?»

Это долгая история. Она началась совсем не в тот момент, когда мы попрощались с Эмели. Не тогда, когда я сел в самолет до Непала, и даже не тогда, когда в юности представлял себе покорение Эвереста. Эта история, хотя я сам этого не знал, началась намного раньше. Сейчас я вам ее расскажу.