Нет - [26]

Как-то, прибирая в квартире, Кира нашла на его столе страничку из большого блокнота, исписанную четким прямым почерком Хабарова. Начала текста не было, конца тоже не было, и Кира не могла понять, что это — заявление, объяснительная записка, может быть, черновик выступления. Хабаров писал:

«….и продолжаю настаивать: в стране с всеобщей грамотностью, с громадными тиражами периодических изданий, с невероятным числом подписчиков выпуск стенных газет — бессмысленная трата времени. Анахронизм чистейшей воды.

Но еще больше меня удивляет, для чего вы, занятые люди, расходуете время и энергию, утомляете серое мозговое вещество на расследование и обсуждение «вопроса». Говорил или не говорил, когда, кому, при каких обстоятельствах? Чего тут расследовать? Спросили бы у меня сразу, и я б вам сказал: говорил! Думаю так, а не иначе и скрывать свои мысли не имею причин. И все было бы ясно.

Полагаю, что моя идейность, если уж возникла необходимость в ее контроле, может быть измерена другими методами и совсем иными параметрами. Проверьте, честен ли я в оценке той техники, которую испытываю. Если найдете изъян в оценках, пристрастность, соглашательские тенденции или что-нибудь подобное — бейте меня. Установите, достаточно ли принципиален в своем подходе к делу, к людям, позволяю ли себе скользкие сомнительные формулировки в заключениях, которые подписываю. Найдете, что недостаточно принципиален — наказывайте, изгоняйте.

Неужели вы не понимаете, что человека следует проверять по его поступкам, по его делам? Неужели вы не видите, где главное, а где второстепенное? И разве вам дано право унижать человеческое достоинство весьма сомнительными способами ведения…»

Вечером, когда Хабаров вернулся домой, Кира спросила:

— У тебя неприятности, Вить?

— С чего ты взяла?

Кира показала ему блокнотный листок. Виктор Михайлович поморщился и сказал:

— В душе он был романистом плодовитым, как Оноре де Бальзак, и утонченным, как Стендаль, он никогда не терял времени между полетами и строчил книгу за книгой, правда, мир еще не знал его имени, но с годами узнает и запомнит и скорей всего увековечит…

Они жили хорошо. И за все десять лет у Киры не было причины всерьез усомниться в этом. Конечно, случались и недоразумения, случались и неприятности, но, в конце концов, разве совместная жизнь двух людей не требует постоянных взаимных уступок? Кира уступала легче, он — труднее, но, в общем, все было хорошо.

Первые годы Киру беспокоил его неизменный успех у женщин. И даже не сам успех — он должен был нравиться! Ее огорчало, что Хабарову этот успех доставляет явное удовольствие. Он, так иронично относившийся к своей растущей час от часу популярности, вдруг начинал глупо ухмыляться и страшно хорохориться под взглядом какой-нибудь хорошенькой мордашки.

— Ви-и-итя! Это же несолидно. Она учится в девятом классе…

— Ты так считаешь?

— Слепому видно…

— Вас понял, переключаю внимание.

Скоро, однако, Кира убедилась, что дальше улыбок и петушиного распускания хвоста дело не заходит, и успокоилась. С тех пор она никогда и не думала, что их совместной жизни может что-нибудь угрожать.

Все произошло совершенно неожиданно.

Кира забеременела во второй раз. Сказала ему, он обрадовался:

— Андрюшке напарник в самый раз. Очень ему нужен напарник, чтобы не рос эгоистом, чтобы не был центропупистом вообще?.. Вообще одного пацана в доме мало…

Кира же считала, что Андрюшки ей вполне достаточно. Она ничего об этом не говорила, но думала именно так. Потому через некоторое время она сообщила Виктору Михайловичу, что врачи находят у нее какие-то серьезные отклонения от нормы и советуют прервать беременность.

Хабаров всполошился, он готов был поднять на ноги всю медицину. Но Кира, хотя и вздыхала, хотя и уверяла, что до смерти боится предпринимать какие-нибудь шаги, что до сих пор ей ужас как везло и не приходилось обращаться к врачам, сказала:

— Раз надо, то надо… Теперь не средневековье и риска, пожалуй, никакого нет… Хотя…

В конце концов Виктор Михайлович, жалея Киру, стал ее успокаивать:

— Не волнуйся. Я просто не знаю женщины, которая не прошла бы через это. Стоит ли так нервничать? Раз необходимо, раз иначе никак нельзя…

И незаметно роли их переменились.

Теперь Кира говорила:

— В первый раз, наверное, все страшно…

А Хабаров успокаивал:

— Так ведь, если всерьез разобраться, жить и вообще страшно.

Кира легла в хирургическое отделение гинекологической больницы. И он, нарушая, казалось бы, незыблемую традицию этого медицинского заведения, дважды в день приезжал ее проведывать. Передавал записки, цветы, конфеты, всякий утонченный харч (еду он всегда называл харчем).

Но… но, вернувшись домой, Кира сразу, от порога, поняла: хорошая жизнь кончилась.

Хабаров был вежлив, предупредителен, но он был не тот. Впрочем, ни в первый, ни во второй, ни в третий день никаких объяснений не последовало. И только через неделю, решив, видимо, что Кира вошла в норму, он сел против нее за стол и спросил:

— Скажи, Кира, когда ты первый раз делала аборт?

Она посмотрела на него и поняла: врать нет никакого смысла. Поигрывая обручальным колечком, легко соскочившим с похудевшего пальца, не глядя ему в лицо, сказала: