Нет худа без добра - [159]

– Тогда, ради Бога, выходи за него.

Корделия погрузилась в молчание. Грейс встала и начала бродить по комнате, дотрагиваясь то до эмалевой коробочки, то до пепельницы фирмы «Лалик», то до фотографии Сисси с мальчиками в серебряной рамке, стоявшей на подставке из вишневого дерева рядом с общей фотографией тех времен, когда они еще были одной большой семьей.

Корделии захотелось закричать: "Довольно! Прекратите рассматривать мою жизнь под микроскопом… Давайте снова станем единой семьей, как прежде". Но что это была за семья? Та семья, которая запечатлена на снимке, где она и Юджин положили руки на загорелое плечо маленькой девочки с хвостиком на голове? На фотографии, снятой в то лето, когда они арендовали домик на берегу озера Кинаваша. Они осознанно приняли пред объективом эту позу, которая никогда не соответствовала действительности, если говорить начистоту. Это был ее идеал семьи, в который она верила непоколебимо.

Какая-то смутная пелена окутала ее, будто толстый слой пыли под кроватями, до которого Нетте с ее артритом было трудно теперь добираться. Она испытывала сейчас по отношению к Гейбу еще большее замешательство, чем раньше. И все же очень хотелось видеть свою жизнь так, как, очевидно, видела ее Грейс – с ее достижениями и надеждами на лучшее.

– Я подумаю, – произнесла она негромко.

Этот день как подарок небес, думала Корделия, поднимаясь на возвышение, установленное на лужайке перед библиотекой. Встав на краю помоста, она посмотрела вниз на толпу, собравшуюся на открытие, и почувствовала, как гордость наполняет ее. О, если бы Джин мог сейчас быть здесь!

И каким-то непостижимым образом он был здесь. Корделия перевела взгляд на высокий каменный фасад библиотеки с зигзагообразным рядом окон высотой во весь этаж, с острыми уступами и с покатой шиферной крышей. Солнечный свет отражался от стекол, заливая лица стоявших внизу каким-то неземным сиянием, а от подстриженной утром травы исходил запах, символизирующий для нее все то, чем так прекрасно лето – тепло и зелень растущих побегов. В ста метрах от них готические кирпичные здания Лэтемского университета, укрывшиеся в тени величественных старых английский дубов и кленов, казалось, склоняются в почтительном поклоне.

Она удивилась этому чуду – не только тому, как все получилось, а тому, что библиотека была вообще построена.

Корделия кратко поблагодарила Дэна Киллиана, пожала руку всем, кто представлял из себя хоть что-то.

А вот старина Сайрес Гледдинг, председатель правления университета, с кем она отчаянно сражалась из-за каждого урезания сметы, которое он намеревался сделать, – посмотрите теперь на него, как он рука об руку с Норвудом Прайсом, ректором Лэтема, позирует для фотокорреспондента «Ньюсуик» – такой напыщенный, как будто он не только поддерживал ее, но и выстроил библиотеку собственными руками!

Хотя какое это имело значение сейчас? Вот она – ее библиотека, ставшая реальностью – и, похоже, вся страна собралась здесь отпраздновать это событие. На одном из складных стульев, установленных на возвышении под брезентовым тентом, сидела Коретта Кинг,[39] прямая и величественная, в костюме изумрудного цвета и черной шляпе. Рядом с ней сидел губернатор – он будет выступать после ее краткого вступительного слова. Потом выступят Уирт и Декстер Хэтедей – пастор самой большой в Блессинге баптистской церкви.

И все эти люди – а их, должно быть, около тысячи – наблюдали за ней, гадали, что же она скажет о своем блестящем, мужественном, любимом… и неверном муже. Телевизионщики с их микроавтобусами, окружившими только что разбитый парк, с репортажными телекамерами, наушниками и радиостанциями «уоки-токи». Старая гвардия Блессинга, явившаяся в полном составе. Ее дочери с детьми. Нола Эмори в строгом костюме цвета меди и зеленой шелковой блузке, погруженная в беседу с Эдом Каримианом – генеральным подрядчиком, с которым она. Корделия, была "на ножах" большую часть последних полутора лет. Музыканты церемониального оркестра из соседнего городка Мэкона в ало-золотой униформе, такие молодые, свежие и восторженные, восполнявшие своим бурным исполнением недостаток музыкального мастерства. И Гейб.

Он стоял в стороне, наполовину заслоненный вишневым деревом, сбоку от дорожки, поднимающейся к сводчатому входу в библиотеку. Гейб был одет в старый голубой шерстяной костюм, который сидел на нем лучше, когда он преподавал в школе, с галстуком, который, как угадала Корделия даже с такого расстояния, был подарен ему Неттой на прошлое Рождество. Правда, он был немного ярковат, но Гейб был так тронут заботливостью Нетты, что надевал его при каждом удобном случае.

Он заметил, что Корделия смотрит на него, и кивнул, явно не желая привлекать к себе внимание.

Корделия подошла к центру помоста и стояла под чистым летним небом. Легкий ветерок развевал пряди ее седых волос, и она поняла, что учащенное сердцебиение и сухость в горле вызваны не только триумфом этих мгновений. Корделия взглянула на слова, аккуратно напечатанные на картотечных карточках, которые она прижимала к нижней пуговице своего жакета. Когда оркестр бодро, хотя и несколько не в такт, исполнил национальный гимн и толпа зааплодировала, Корделия решила, что речь, написанная ею, совсем не отражает того, что она хотела бы сказать. Она опустила красивые карточки в карман и подошла к микрофону.