Нет царя у тараканов - [3]
Как выяснилось. Фил назвался в честь «Классической Филологии», своего первого дома. Отличный выбор: древний том, весь пропитанный выдержанным клеем, засаленный университетский учебник, которого, наверное, никогда больше не коснется рука человека.
Колумб вырос в громадной «Энциклопедии Колумбии».
Даже самые дешевые Айрины брошюрки были напечатаны очень стойкой краской: мы не забыли первых уроков. По большей части мы выучили и вспоминали их как некие курьезы. Лишь в минуты стресса книжные догмы пугали нас своей реальностью. Но и тогда они, как правило, не выходили из-под контроля. В тот первый день на воле мой мозг кишел персонажами Книги. Но я знал, что меня им никогда не одолеть.
Однако некоторых наших сородичей постигла незавидная трагическая участь. Многие тома так давно не открывали, что воздух не проникал между страниц. В этих книгах младенцы не выживали. Раз в год мы поминали тех, кто не выбрался из «Радуги земного притяжения» и «Поминок по Финнегану». Другие – например, философы – росли в атмосфере, настолько бедной кислородом, что их организм утратил иммунитет к книжным токсинам. На этих несчастных душах поистине лежала несмываемая печать. Слова отлучили их от трехсот пятидесяти миллионов лет мудрости, что записана в генах Блатгеллы.
Очень скоро я обнаружил: кое-что из написанного вздора устойчиво действует на колонию, а именно – слою «германский» в нашей систематике. Идея витала затянувшим капризом. За два поколения до меня квартира кишела Хайди и Зигфридами, да и мое поколение – немногим лучше.
Я бы не слишком над этим задумывался, если б не одна вещь: мы, чурающиеся света германцы, жили под игом Айры Фишблатта, правоверного еврея. Я опасался не только его ветхозаветных излишеств, но и современной этнической мстительности. Я часто просыпался по утрам в ожидании катаклизма. И когда он произошел, почувствовал себя злосчастной Кассандрой.
Но я думал об этом, лишь когда брало верх слово написанное. Мы вели совсем не религиозную войну. То была война биологическая – результат кризиса перенаселения. Наша прекрасно сбалансированная экосистема пошатнулась, когда Айра перегрузил ее «хомо жидус».
Это случилось не сразу. Я родился во времена великого процветания. Фактически я вышел прямо на церемонию, достойную праздника урожая.
Айра пребывал в нерегулярном сожительстве с самозваной цыганкой, перед которой я вскоре начал преклоняться. Моменты важных событий она описывала как дорожные происшествия. Скажем, в ту ночь, когда Меркурий влетел в Тельца. Той ночью, когда я с ней познакомился, ужин влетел в стену.
После беседы на книжной полке в тот первый день на юле меня привлекли какие-то густые ароматы. Это Цыганка готовила очередное исконно восточноевропейское кушанье.
Айра, о котором мне рассказывали уже несколько часов, вернулся домой, как я вскоре пойму, вовремя. Противник он был невзрачный – тараканы о таком могли только мечтать. Он приподнял крышку. Очки его тут же запотели.
– Мм-м-м-м. Это что, гуляш?
– А ты сомневаешься?
Он зачерпнул из кастрюльки деревянной ложкой.
– Вкусно, только паприки многовато.
Цыганка его отпихнула и попробовала варево.
– Идеально. – Она хлопнула крышкой. – Что б ты понимал в венгерской кухне, со своей кошерной говядиной и цыплячьими супчиками. И это ты называешь едой?
– Тебе лучше знать, – пожал плечами Айра.
– Я положила горсть паприки, как всегда.
– И картошку нужно мельче резать. Вот. – И он направился к двери.
– В следующий раз ужин готовишь ты, – подначила Цыганка.
– Я работаю с утра до вечера.
И тут я впервые увидел фурию во плоти. Цыганка вся порозовела, брови сошлись на переносице, губы задрожали, ноздри раздулись.
– Ты мне тычешь этим в лицо каждый день.
– Я ничем не тычу тебе в лицо.
– Может, это ты после мартини за три часа делового обеда вкуса не чувствуешь?
– Я никогда не пью в обед.
– Может, я пью? Пауза.
– Мне нужно переодеться.
– Не смей отсюда выходить.
– Я сейчас вернусь.
– Ну уж нет, ты не бросишь меня здесь одну с этим кошмарным гуляшом.
– О, прекрасно. Заметь, не я его так назвал. – Айра покачал головой и вышел в столовую.
Цыганка посмотрела на плиту, как Моисей – на Золотого Тельца.
– Попробуй еще разок. – Она подскочила к двери и метнула кастрюльку. Та врезалась в стену возле Аиры, обрызгав его с ног до головы огненно-красным соусом. Великолепные куски мяса разлетелись по всей комнате.
Айра окаменел.
– Хватит с меня твоей мании сверхполноценности, – заявила Цыганка и хлопнула входной дверью.
Через секунду Айра бросился в погоню. И тогда невидимые прежде легионы ринулись из темных углов за добычей. Мясо, картошка и овощи исчезали в их разинутых изголодавшихся пастях, по головам и телам потоками струилась кровь млекопитающих. Пощадили только паприку. Это было захватывающе – впервые пировать вместе со зрелыми особями Блаттелла, которые в двадцать раз больше меня, двигаться маршем сквозь густеющий соус, устремляться в атаку, точно библейские герои тысячи лет назад.
И все же мне было не по себе. Подобное изобилие, как правило, ходит рука об руку с возмездием. Однако если вдоволь едят насекомые, в Писании это не называется изобилием. Это называется мором. Но как можно нас покарать, если мы и есть кара?
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.