Нет царя у тараканов - [13]

Айра и Руфь вернулись с работы и приготовили ужин. Лишь тогда мне пришло в голову спросить, что же делала Роза ночью в кухне.

– Я думал, ты знаешь, – пожал плечами Бисмарк.

– Зачем она осталась в шкафчике до утра? Наверняка что-то обнаружила. Нужно выяснить, что именно. Граждане?

Шесть часов спустя, когда Айра и Руфь заснули, я один взобрался по шкафчику. Отверстие, где я видел Розу, было посыпано ее хитином, скрошившимся об острые края. Я осторожно пролез; процедура оказалась довольно болезненной для моего панциря.

Запахи еды в шкафчике перешибала вонь полированной древесины. Туг хранились рассортированные запасы, от консервированных абрикосов до китайской лапши. Но строгие линии напоминали скорее кладбище, чем сад радостей земных. Конечно, теперь мы могли найти все, но что с того? Бутылки и банки неприступны. Картонные коробки можно прогрызть, но на бурение каждой дыры уйдет несколько дней. Живи мы здесь или хотя бы в стене, мы бы справились. Но не с единственной ненадежной тропкой к отступлению.

В старой кухне мы пировали на коробках и пакетах. Цыганка разрывала их как попало и ставила в шкафчики, неплотно закрывая, с жирными отпечатками пальцев и прилипшими остатками еды. Даже Айра верил, что если тщательно скатать пакет внутри упаковки, сверху достаточно просто Закрыть Клапаном Щель. Эта исключительная тактическая оплошность позволяла нам купаться в пище.

Теперь я не видел ни одной открытой коробки. Взобравшись на следующую полку, я понял, почему: Руфь освоила упаковочную технику. Она привела в наши угодья смертельного врага Блаттеллы – Пищевой Контейнер. Я прошелся вдоль ряда чечевичных саркофагов. Я сходил с ума, глядя на эти бедные мертвые зерна, еще недавно принадлежавшие мне, а теперь недосягаемые; невыносимо думать о том, какую жизнь я мог бы в них вдохнуть. Паста, изюм, овсянка – гроб за гробом. Неужели Руфь специально выбрала прозрачные упаковки, чтобы над нами насмехаться?

На последней полке я почувствовал себя неуютно, будто я уже не один. Я замер и огляделся. Что может быть в шкафчике вместе со мной? От кого убегала утром Роза?

Я двинулся дальше, все еще чувствуя на себе чей-то взгляд. Резко прыгнул в сторону банки с овсянкой и обернулся. Вот он: подглядывает сквозь очки на выпуклой голове, а голова лежит на боку.

Глаза Бена Франклина. Те самые свернутые купюры, что Айра прятал в старых шкафчиках; треть состояния на случай бегства. Никто не говорил мне, что Айра переложил их в новый шкафчик.

Я приблизился к грязной лоснящейся бумаге.

Мне понравился взгляд Бена: задиристый, полный житейской мудрости; мне понравились добрые морщины на его всепрощающем лице. Он всегда смотрел так, будто знал все на свете. Я подозревал, что он знает и об ужасной Розиной кончине.

Следуя за его взглядом, я пересек полку. На другой стороне нашел дыру в задней стенке, но она была плотно задвинута. Я через нее не пролезу. Откуда она взялась?

Тут я вспомнил – Азиат просверлил в задней стенке два своих отверстия. Должно быть еще одно. Только где? Я пришел к выводу, что самый симметричный в мире человек проделает две абсолютно симметричные дырки. Считая шаги, я двинулся обратно. По моим расчетам, второе отверстие, которое ведет в стену, – наш единственный шанс выжить в этой неприветливой кухне – должно быть прямо за Франклином. Так он поэтому улыбается?

Я попросил Бена подвинуться. Он отказался, и я сунул голову за купюры, насколько сумел дотянуться. Айра спрятал их надежно, точно боялся, что Франклин сбежит.

– Я не сделаю больно, – пообещал я, осторожно просовывая усики в щель у него за спиной. Я учуял запах свежепросверленного дерева, нащупал припухлость доски. Дыра здесь. Вот что нашла Роза, и эта находка стоила ей жизни.

Бессонная ночь

– Кажется, вы не понимаете, – сказал я. – Если мы передвинем эти деньги, все будет, как в старые времена. Даже лучше, потому что безопаснее.

– Ну так иди и передвинь, – ответила Джулия Чайлд.

Мы сидели под плинтусом, деля скудную добычу: сухие крошки овсяных хлопьев.

– У него есть кредитная карта, – задумчиво проговорил Колумб. – Чековая книжка, банкомат в конце квартала. Зачем ему эти деньги?

– Тайная копилка еврейской паранойи, – сказала Либресса.

Я чувствовал, как у меня шевелятся извилины.

– Если мы будем кишеть над ним саранчой, как думаете, он уберется?

Либресса погладила меня по голове:

– Конечно, малыш. Упакует мацемел и свалит.

– Он не станет эти деньги тратить. Они навсегда в шкафу, как мезуза, – сказал Клаузевиц.

Бисмарк, до этого молча жевавший, вдруг произнес:

– Он их тратит. Я видел. – Мы слушали. – Последний раз – в начале романа с Цыганкой. Она позвонила ему по телефону, он схватил деньги и понесся к двери. Я так и не понял, зачем. И раньше, еще до Цыганки, с подружкой по имени Эстер, – тоже в порыве. Я полагаю, когда Айру настигают приступы спонтанной регрессивной безответственности, ему нужны наличные. Пользоваться кредитной картой слишком по-взрослому.

– Значит, теперь его должна спровоцировать Руфь, – сказала Либресса.

– Эту суку он уже поимел, – сказал Суфур. – Ни хрена он не станет тратить на нее бабки. Они для новой шмары.